Записки Клуба Лазаря

Если бы рост человека измеряли количеством людей, пришедших на его похороны, то Брюнель, не отличавшийся при жизни особой статью, считался бы настоящим гигантом. После происшествия на пароходе я не видел, чтобы столько людей собиралось в одном месте. Подъехать к кладбищу в кебе не представлялось возможным, поэтому я вышел и присоединился к толпе провожавших похоронный кортеж. Впереди медленно двигался катафалк, запряженный четырьмя лошадьми с черными плюмажами, люди расступались перед ним подобно живому морю. До кладбища было трудно добраться даже пешком, вдоль дороги собралась огромная толпа людей, которые хотели посмотреть на гроб. Большинство из них были железнодорожными рабочими, они даже не сняли свою спецодежду, но у всех на рукавах были черные повязки. Когда лошади проходили мимо, они снимали шляпы и склоняли головы в немой молитве.

У ворот кладбища стало намного свободнее. За порядком здесь следили гвардейцы, одетые в алую униформу. Они сдерживали народ на почтительном расстоянии.

Оставив позади толпу, кортеж двинулся по одной из трех аллей кладбища. По обе стороны возвышались роскошные надгробия, вносившие некоторое оживление в пейзаж этой населенной мертвецами улицы.

— Вы не находите, что здесь сегодня слишком людно? — Оккам неожиданно появился прямо передо мной. Я видел его в первый раз после возвращения с корабля, его безукоризненно сшитый траурный костюм явно был куплен специально для похорон.

— Я боялся, что не смогу сюда добраться.

— Вы кого-нибудь еще встретили? — спросил он, вытягивая шею, чтобы рассмотреть идущих перед нами людей.

— Кажется, мельком видел Хоуса, но больше никого.

— Вон там Рассел, его голова хорошо видна над толпой, — заметил Оккам, привстав на цыпочки.

— Значит, он приехал на похороны из Уэймута.

— Кажется, он не один, — сказал Оккам, поднимаясь еще чуть выше и опуская руку мне на плечо. — Да, это Перри.

— Перри! — воскликнул я так громко, что шедшая впереди дама обернулась и бросила на меня полный неодобрения взгляд. За всеми этими событиями, связанными со смертью Брюнеля, я почти забыл о нем. Но теперь он шел совсем рядом со мной — человек, повинный в смерти Уилки. И пускай не сам он совершил преступление, но его руки были запятнаны кровью не меньше, чем у его сообщников.

— Без сомнения, это он, — подтвердил свои предположения Оккам, опускаясь на землю. Он немного удивился, когда я схватил его за рукав и потащил в сторону от процессии провожающих.

Мы покинули кортеж, я провел его между двумя каменными ангелами, и мы встали под крышей усыпальницы, напоминавшей миниатюрную версию греческого храма. Здесь не было слышно даже шарканья ног по усыпанной гравием тропинке.

— Послушайте, я должен вам кое-что сказать. Я узнал об этом на корабле.

— Мне уже все известно. Это ведь был Рассел, не так ли?

— Как вы узнали?

— Брюнель сказал мне. Не буду утверждать, что это стало для меня сюрпризом. Я с самого начала подозревал его.

— Когда он вам сказал?

— Я посетил его в день смерти, вскоре после вашего ухода. Броди не хотел, чтобы я приходил, но старик настоял. Брюнель сказал, что вы подтвердили его подозрения по поводу Рассела.

— Да, но…

Оккама, похоже, не особенно обеспокоило это известие.

— Почему вы так переживаете? Разве вы не знаете, что с сегодняшнего дня сердце перестанет существовать?

— Перестанет существовать?

Он посмотрел на похоронную процессию.

— Ну, по крайней мере после того как его похоронят вместе с Брюнелем. Если бы Рассел знал, что сейчас он прощается со своим драгоценным двигателем.

— Да, конечно, — сказал я, подыгрывая ему. — Вероятно, об этом вам также сообщил Брюнель?

Оккам кивнул.

— Да, о том, что вы обещали провести операцию.

— Это самое меньшее, что я мог для него сделать, — солгал я. К сожалению, я упустил момент признаться в том, что нарушил обещание, а времени что-то выдумывать у меня просто не было.

— Я хотел разыскать вас и предложить помощь, но… — Неожиданно лицо Оккама помрачнело, и он запнулся. — Что ж, пусть все идет своим чередом.

Лишь теперь я понял, как сильно повлияла на него смерть Брюнеля. Без сомнения, последние дни он пытался заглушить свои переживания дурманом. Я знал, что он точно так же поступал после смерти матери — по крайней мере после второй ее смерти. Оккам, вероятно, понял, что дал волю чувствам, и тут же сосредоточился.

— Вам не кажется, это даже к лучшему, что они уходят вместе: Брюнель и его механическое сердце?

Пока мы шли мимо памятников, мое чувство вины стало расти подобно жуткой опухоли. В последние дни я все время убеждал себя, что поступил правильно, нарушив слово и не выполнив просьбу Брюнеля, но на самом деле я подвел всех — и мертвого, и живых. И не важно, какие предлоги я выдумывал, чтобы оправдать свои действия или бездействие. Я не мог избавиться от мысли, что мною руководил лишь чистой воды эгоизм.

Вместе с Оккамом, который все еще считал Рассела причиной всех наших бед, мы присоединились к толпе скорбящих. Гроб сняли с катафалка и поставили около могилы, после чего накрыли флагом, который я видел на мачте «Великого Востока».