Записки конструктора-оружейника

Но мы оставались непреклонными в своей решимости уехать. Сестра, вытирая фартуком слезы, стала собирать нас в дальний путь. Отдала свои валенки, напекла блинов, которые я очень любил. Мы решили выйти утром, и сестра несколько раз выбегала ночью на улицу посмотреть, не разыгрывается ли пурга.

И вот мы в дороге. Метет небольшая поземка. Кругом сплошная снежная белизна. От мчащихся навстречу низких темных туч становилось не по себе. Рукой в кармане нащупал прохладный металл браунинга, ставший для меня и радостью познания ранее неизвестного устройства, и причиной неожиданной беды, из-за которой пришлось покинуть родительский дом.

Я достал оружие и передал его Сергею. Мы остановились. Слева от нас извилистой лентой раскинулись овраги. Здесь мы и решили распрощаться с пистолетом. Я разобрал последний раз его на части, на детали и собирать больше не стал. Мы раскидали детали по степи, некоторые из них забросили в овраг и зашагали дальше.

А тучи все больше мрачнели, грузнели. Усиливался ветер. На лице от налипающего снега образовывалась ледяная корочка, избавляться от которой было очень трудно. Одежда коробилась, словно панцирь. Мы уже с трудом различали дорогу, а вскоре и совсем потеряли ее из виду. Буран усиливался.

Коварство зимней алтайской степи проявлялось в полную силу. Мы решили тогда найти сугроб и зарыться в него, чтобы переждать разыгравшуюся непогоду. Сергей сказал, что где-то вычитал об этом способе сохранения жизни. Уже порядком окоченевшие, нашли в какой-то впадине рыхлый снег и попытались в него зарыться. Едва прижались друг к другу, как начало клонить ко сну.

Понимаем: если уснем - конец. Стали спасаться песнями. Что уж мы там пели, трудно сказать. Да, скорее, и не пели, хрипели, потому что голос пропадал. Однако не отступали, словно на бис, по многу раз повторяли одно и то же. Это нас, видно, и выручило. Сергей наконец прервал пение и начал подниматься, чтобы взглянуть, не утихает ли ветер. Теперь еще и ноги перестали слушаться: мы их уже не чувствовали. Но все-таки вылезли из сугроба. И каково же было наше изумление, когда метрах в ста мы увидели изгородь, за ней в мутной снежной пелене проглядывались очертания дома.

Спазмы перехватили горло, по щекам катились и тут же замерзали слезы. Кое-как добрались до избы. Когда нам открыли дверь, мы, обессиленные, опустились на пол. Хозяева тут же стали раздевать нас. Осторожно сняли заледеневшую одежду, обувь, растерли нам руки, ноги, щеки. От жгучей боли хотелось кричать, но мы, сцепив зубы, молчали. С тех пор руки и ноги у меня чувствительны к малейшему холоду - дает о себе знать обморожение, полученное в юности.

Трое суток мы приходили в себя, отогревались в тепле. Когда установились ясные солнечные дни, двинулись в дальнейший путь. На этот раз до станции добрались без особых приключений. А там сели на поезд - и в Матай. Брат Сергея вместе с семьей жил в вагончике на колесах. Мы перевочевали в этой коммунальной квартире, разделенной на комнаты одеялами, и пошли к начальнику депо. Поскольку у Сергея было свидетельство об окончании бухгалтерских курсов, его направили в бухгалтерию, а меня определили учетчиком. Дали нам койки в общежитии, находившемся в списанном плацкартном вагоне. Так началась моя трудовая биография...

Все это я вспоминал, сидя в душной военкоматовской комнатке, временно приспособленной для задержанных. Уже шли третьи сутки, а судьба моя все не решалась. И вдруг ближе к полудню открылась дверь и на пороге появился явно удрученный адъютант военкома, по воле которого пришлось столько перешить. Он подал мне ремень, пистолет-пулемет и вежливо сказал:

- Идите вниз, товарищ старший сержант. Вас там ждет машина. Только приведите сначала себя в порядок.

И вот спускаюсь по лестнице, У подъезда, на улице действительно вижу черную эмку. Адъютант показывает рукой на нее, советует открыть дверцу. Теперь пришлось изумляться мне: за что же такая честь и кто обо мне позаботился?

Сев в машину, спросил об этом сопровождающего. Он ответил однозначно:

- Приказано доставить вас в Центральный Комитет Компартии большевиков Казахстана, к секретарю ЦК товарищу Кайшигулову.

И больше, ни в какие объяснения не вступал. Только позже я узнал, кто вызволил меня и доложил обо мне и моей работе над пистолетом-пулеметом секретарю ЦК КП(б) республики. По дороге в военкомат счастливая случайность свела меня с Иосифом Николаевичем Коптевым, до войны работавшим помощником начальника политотдела железной дороги по комсомолу. Несколько месяцев до призыва в армию мне довелось встречаться с ним в политотделе. Мы обрадовались, увидев друг друга. К сожалению, Иосиф Николаевич не располагал временем торопился на поезд, и мы не смогли подробно поговорить обо всем. Правда, я успел ему сказать о цели своего приезда в Алма-Ату, о том, что направляюсь в областной военкомат.