Записки кукловода

Что он еще может сделать, кроме этого? Оставаться на площади нет никакого смысла. Здесь тоска, беспомощность, страх. Нужно двигаться, двигаться любой ценой. Хотя, и движение навряд ли поможет. Тоска сидит внутри, в Шайиной груди, где-то между легкими, сидит, подобная злобному пухлому гному и давит на сердце мягкими подушками ладоней. Шайя смотрит на собственную ладонь — она вся в крови. Порезался? Нет, царапины не видно. А… вот оно что… кровь на лбу, течет с головы. Видимо, от упавшего портрета. Лоб в лоб, как бараны. Фанерный лоб мертвого Амнона Брука, как и положено, оказался крепче. А в остальном… Шайя ощупывает себя… несколько ушибов… ребра… ничего страшного. Впрочем, ребра могут болеть и изнутри, от того же, что и сердце. От злобного, пухлого, пухнущего гнома, сидяшего между легкими.

Он спускается вниз навстречу сиренам амбулансов. Стоянка под сценой пуста. Акиву уже куда-то увезли; на том месте, где он лежал, поблескивает в полумраке лужица крови. Случайных людей на площади уже совсем немного. Только мертвые, раненые — те, что не смогли убежать, полиция и парамедики. Даже непременных зевак не видно. Шайя отстраняет бросившегося к нему санитара в зеленом комбинезоне:

— Нет-нет, я в порядке… простая ссадина… помогайте лучше вот им.

Парамедик оборачивается на груду тел посреди площади, безнадежно качает головой:

— Этим уже не поможешь. За ними спецбригада приедет. Разбирать…

Тротуар на боковой улице хрустит стеклом лопнувших окон. Спецбригада… специальные люди — из тех, кто в состоянии «разбирать» кучу человеческого лома и сохранить при этом рассудок. Специальный рассудок.

— Наверное, они просто видят все иначе, примерно так же, как ты: как свалку сломанных манекенов.

Бело-розовые кости, торчащие из открытых переломов, так похожи на пластик…

— Ведь ты видишь все именно так, правда? Как ты их называешь? — Статистами?.. Груда сломанных статистов.

— Шайя, давай без истерик, ладно?

— Давай… Наберем новых и дело с концом.

Что меня всегда поражает в куклах, помимо самостоятельности, так это их бессовестная способность валить на других ответственность за собственные пакости. Они делают это абсолютно искренне, с полной уверенностью в своей правоте. Взять хоть этого наглеца Шайю — отнюдь не самую глупую марионетку. Можно подумать, что сам он не зевает, когда в новостях сообщают об утонувшем пароме с тремя сотнями пассажиров. Разве ему не наплевать на тех неизвестных утопленников? Конечно, наплевать. Ведь они безымянные. Для того, чтобы вылезти из берлоги своего равнодушия, он должен по меньшей мере дать им имена, переселить в мир слов и тогда уже жалеть, рыдать над их горькой судьбой и проклинать сами понимаете кого. Потому что без имени они остаются для него статистами, пустым, ничего не значащим числом. Для него, а не для меня. Утонули триста пассажиров. Ну так утонули. Продавайте новые билеты и дело с концом…