Записки кукловода

Он с утра почти ничего не ел, но голода отчего-то не чувствует. Вот сейчас она придет, тогда и поедим, вдвоем. Шайя возвращается в гостиную, включает телевизор. В телевизоре — круглая Ромкина физиономия. Она скорбно торчит над огромным букетом из микрофонов.

…и многочисленные жертвы… — произносит Ромка и горестно морщится. — По всей видимости, враги демократии решили на этот раз не останавливаться ни перед чем. Что ж, нам придется ответить ударом на удар. Как это сделали бы злодейски убитые премьер-министр Амнон Брук и его верный соратник Арик Бухштаб, пытавшийся собственным телом заслонить своего друга и учителя. В настоящий момент вся полнота исполнительной власти сосредоточена в руках Комитета национального спасения, возглавлять который имею честь я. Объявлен комендантский час. Мы не допустим…

Шайя выключает Ромку. Ему не до Ромки. Они с Ив начинают новую жизнь, где нет места типам вроде Кнабеля. Вот сейчас она придет… он садится за стол и кладет голову на руки. Скорее бы…

— Я не нахожу ее, Шайя… я не…

— Вон! — ревет он, оборачиваясь рывком. — Пошел вон! Вон!

Я вижу его залитое слезами лицо. И в самом деле, пора уходить. Мне тут больше нечего делать, в этой квартире. В ее бывшей квартире.

Улицы города пусты — на всем протяжении, кроме перекрестков. На перекрестках стоят военные грузовики, расхаживают вооруженные люди в форме. Дома настороженно молчат, отгородившись глухо закрытыми трисами, словно зажмурившись крепко-накрепко. Но мне плевать на их кукольные заслоны: я ведь кукловод, помните? Я прохожу их насквозь. Я иду к площади, туда, где спецбригада уже начала разгребать груду кукольного лома. Зачем? — Я и сам не знаю. Наверное, для того, чтобы уяснить все до конца. Как будто и так не ясно. Я веду себя глупо, вы правы. Она ведь была всего лишь куклой. Куклой с именем. Если бы у нее не было имени, разве я чувствовал бы сейчас такое горькое опустошение? Если бы у кукол не было этой дурацкой привычки давать друг дружке имена…

— Э, нет, брат, так не пойдет: ты дал ей имя сам.

— Сам?

— Ты что, забыл? Посмотри… на первых страницах.

— Да, в самом деле…

Я подхожу, я всматриваюсь. Это больше похоже на кровавый студень с торчащими из него обломками костей. Все головы тут красные — и лица, и волосы… как различишь? Вокруг суетятся с носилками заблеванные санитары. Они в темных очках — чтобы меньше видеть. Спецбригада. Вот они поднимают и уносят обломок чьего-то тела, неотличимый от остальных. И снова, и снова. Как разберешь? Что-то падает с носилок. Что-то знакомое. Я держу в руках черную туфлю с небольшой пряжкой в виде восьмерки. Ее туфлю, больше подходящую для вечера, чем для раннего утра. Восьмерка — символ бесконечности.

Вот и все. Теперь тебе достаточно ясности? Мне хочется сесть и уткнуться в собственные ладони, как это сделал тот, в квартире. Он еще там, за столом, накрытым на двоих… бутылка вина, белая скатерть, хлеб.

Он поднимает голову, он смотрит на меня и на туфлю в моих руках.

— Слушай, — говорит он. — Я не знаю, как тебя называть… скажи, как надо, я не стану спорить. Только сделай для меня одну вещь, пожалуйста. Я тебя очень прошу. Очень.

— Что?