Записки майора Томпсона. Некий господин Бло

(Всегда как-то получается не совсем то, когда говоришь именно то, что хотел сказать.)

— Тогда что же? Твои деньги, вечно ты со своими деньгами! Мне наплевать на твои деньги! У тебя только одно слово на языке: деньги! Поступай как угодно со своими деньгами… со своими грязными деньгами… деньги… деньги…[177] (и т. д.).

б) Денег у вас нет.

Дело упрощается: имеют значение только деньги.

— И ты думаешь обеспечить двух женщин, когда не можешь прокормить даже одну! Мсье считает себя миллионером… (и т. д.)

* * *

Только драматургам удается вывести своих героев из этого порочного круга. Я же топчусь на месте, не находя выхода.

Честное слово, я бы отдал все, что имею, тому драматургу, который сумел бы провести мой решительный разговор с Терезой у нас дома с таким же успехом, с каким это ему удается на сцене. Я прекрасно знаю, что это невозможно. Впрочем, также было бы невозможно провести на подмостках настоящую семейную сцену: пьесу ждал бы полный провал. В жизни говорят или слишком много, или слишком мало. Точная доза известна лишь драматургам. В театре все укладывается в одно действие. Решительная фраза провоцирует резкий ответ, и это приводит к окончательному разрыву. Все свершается за пятнадцать, в крайнем случае за двадцать минут. У нас с Терезой такая сцена может длиться полтора года. Каждый раз, как она вспыхивает, я надеюсь, что она будет окончательной, и каждый раз вопрос остается открытым.

Должно быть, я просто не умею найти нужных слов. И меня всегда удивляет та легкость, с которой герои находят нужные слова в решающий момент. Возьмем для примера две-три сцены из знаменитых пьес, в которых дело кончается разрывом:

Мы сердцу воли не должны давать.
Не надо слез, их вынести нет силы,
И без того ты сердце мне разбила…

Или же:

«Помнишь, в день нашей свадьбы я поклялся быть чистым как кристалл… Так вот, сейчас кристалл помутнел…»

Все это, конечно, очень красиво: «чистый как кристалл». Но попробуйте-ка отыскать нечто подобное в живой жизни. Хотел бы я видеть такого супруга, который в разгар бурного объяснения со своей половиной изъясняется в подобных выражениях. В жизни ничего похожего не говорят, да к тому же с налету. По крайней мере я не говорю. Я с трудом подбираю слова. Мне явно не хватает суфлера. Впрочем, и слова, которые вы произносите, и решения, которые вы предлагаете, всегда неудачны. Вот почему, конечно, лейтмотивом супружеских сцен служит именно эта бесконечно повторяющаяся фраза: «Я не то хотел сказать!» Как бы выглядели актеры, если бы они не переставая твердили: «Я совсем не то хотел сказать, дорогая!» И потом эти крики, рыдания, истерики. На сцене из-за них ничего нельзя было бы расслышать. В театре даже рыдания подчинены воле режиссера. Между двумя всхлипываниями героиня находит возможность произнести что-то вполне осмысленное, что способствует дальнейшему развитию действия. В жизни, напротив, все идет так беспорядочно, нелепо, трагикомично. Одно невпопад сказанное слово (а они все говорятся невпопад) может с поразительной ясностью вызвать к жизни сцену, разыгравшуюся вечером 1946 года в доме вашей тещи. Подходящий случай, чтобы облить грязью всех ваших родственников, которые, если быть справедливым, недорого стоят. Я уж не говорю о том, что то и дело приходится менять тему — разговора из-за того, что другие люди постоянно приходят и уходят. В театре во время кульминационной сцены ничто не мешает героям: не появится газовщик, не вбежит в комнату ребенок, не позовут к телефону; ничто не тормозит действия, ничто не нарушает пасовки диалога. Что было бы, если в момент, когда один из героев восклицает: «Жестокие страдания терзают и разрывают мне сердце», вошла бы горничная с бельем? В жизни не только приносят белье, но даже в разгар самого бурного объяснения Тереза без колебаний начнет его пересчитывать. О разводе будет время поговорить и потом. Белье — другое дело, оно ждать не станет. Достаточно только сказать: «Дайте нам спокойно поговорить десять минут», и вас, не переставая, будут беспокоить.