Записки майора Томпсона. Некий господин Бло

Моя — твоя — его, наша — ваша — их. Эти трапезы всегда напоминают мне традиционные банкеты в лицее по случаю окончания учебного года, во время которых преподаватели, надзиратели и учащиеся под растроганными взглядами директора и его заместителя заключают недолгое перемирие за бокалом дешевого шампанского. Я все еще чувствую себя лицеистом, хоть и давно окончил лицей; на смену старшему надзирателю пришел старшина, старшину сменил начальник отдела, начальника отдела — генеральный директор, а вместо школьных наград теперь вручается орден Почетного легиона. Даже в пятьдесят пять лет мне все еще будут выставлять отметки.

В который раз обрушивалась на нас лавина традиционных формул и славословий: никогда еще не вручали более заслуженную награду (а как же все те, кто были награждены до него?); оставалось лишь недоумевать, почему же этот герой только сейчас получал ее; поздравления шли от самого сердца; эта награда, «которой он более чем кто-либо другой был достоин, есть награда всей нашей компании»; здесь чествовали не только неутомимого труженика, энтузиаста своего дела, но друга, верного друга, который всегда в тяжелые минуты был рядом с вами, поддержку которого вы всегда и везде ощущали. Затасканные штампы, которые кажутся такими свежими лишь для самого чествуемого, словно он слышит их впервые. Странное животное человек, если у него рак, он никогда не поверит в это, и он будет страдать, если у него нет ордена Почетного легиона.

Сладостный дождь избитых похвал изливался на пунцово-красного, прослезившегося Тиссера. В себе самом он нашел наконец человека, способного его растрогать. Теперь наступила его очередь произнести ответное слово.

И новый поток трафаретных фраз: он знает, что не заслуживает столь высокой чести; он несказанно взволнован; этот день навсегда запечатлеется в его памяти, как лучший день его жизни; он понимает, что этим орденом отмечен не он один, в его лице отмечены все те, вместе с кем он работал и будет продолжать работать рука об руку; и, наконец, эту честь, которой он едва ли считает себя достойным, должна разделить с ним та, которая вот уже более тридцати лет была ему не только женой, но другом и самым верным помощником.

Мадам Тиссер, сидя на почетном месте, смахнула тяжелую слезу кончиком изящно зажатого в руке платка. Публичное признание святости их семейных уз в присутствии мадемуазель Древиль, секретарши, затерявшейся на другом конце стола, интимная связь которой с Тиссером ни для кого не являлась тайной, пролилось целительным бальзамом на ее изболевшееся сердце. Пусть себе Тиссер от шести до восьми вечера проводит время со своей секретаршей, эта речь, подтверждающая законность супружеских прав в присутствии двухсот пятидесяти человек, навсегда отбрасывала ее в безвестность. Десять лет супружеских обид и огорчений мгновенно исчезли под лучами ордена Почетного легиона.

И вот настает самая торжественная минута.

— А теперь я предоставляю слово, — произносит патрон, — уважаемому товарищу министра торговли, который почтил наше собрание своим присутствием.

Не знаю, как это удается нашей дирекции, но всякий раз, когда предстоит нацепить на грудь одного из наших сотрудников орден Почетного легиона, она раздобывает какого-нибудь бывшего министра, или какого-нибудь товарища министра, или на худой конец начальника канцелярии министра, свободного в этот вечер, и тот произносит одну из своих дежурных речей, предназначенных для торжественных собраний акционерных обществ, речей, в которых меняются лишь названия компаний и имена награжденных. Когда я подумаю, что этим политическим деятелям приходится перецеловывать в среднем за год (два-три раза в неделю, в 23.30) добрую сотню людей, которых они до того и в глаза не видели, у меня пропадает всякое желание стать министром.