Записки майора Томпсона. Некий господин Бло

— Значит, вы гольфуете!

А поскольку я не занимался ни тем ни другим, я почувствовал себя полным ничтожеством рядом с этим господином, который явно недоумевал, на что же в таком случае я убиваю свои воскресенья.

Нет… определенно, если хорошенько вдуматься, у меня нет никаких данных, чтобы войти в королевство снобов. Ни их лексикона, ни манер, ни жестов, ни этого отсутствующего вида.

Мне недостает самых существенных качеств. Мол страсть классифицировать и мой уже довольно солидный опыт позволяют мне здесь перечислить эти черты.

1) Пресыщенный вид

Больше всего меня поражает выражение скуки, написанное на физиономиях «приличных людей». Может быть, угрюмость их объясняется тем, что у них есть все, кроме птичьего молока? А может быть, это постное выражение лица — признак хорошего тона? Право, не знаю, но чаще всего вид у них недовольный. И чем фешенебельней место, где они находятся, тем мрачнее они кажутся. Если же там оказывается слишком мало людей, созданных по их образу и подобию — сидящих с вытянутыми лицами, как на поминках, — они начинают жаловаться, что общество здесь не то. Меня всегда приводят в замешательство эти господа, которые развлекаются со скучающей миной. Убежден, что я лично при всем желании не смогу казаться унылым, если мне весело, и не сумею сохранять на своем лице вечную гримасу отвращения.

В ресторанах, во всяком случае в тех роскошных ресторанах, бывать в которых считается хорошим тоном, вид у них все такой же мрачный, словно их утомляет уже сама мысль, что надо заказать себе дыню (но если она действительно сладкая!) или же форель под соусом (главное — проследите, чтобы к ней никто не притрагивался).

Мсье Фитц-Арнольд, с которым мы обедали вчера в одном из модных ресторанов, выглядел именно так. Скучающим взором скользнул он по Чарли Чаплину, астурийскому принцу, Одри Хепбёрн. Можно было подумать, что он видит их чуть ли не каждый день. Посидеть спокойно, призналась мне как-то одна кинозвезда, которую одолевали любители автографов, можно лишь в очень дорогих ресторанах: там сумеют сделать вид, что не узнают тебя. Официант терпеливо ждал. Мсье Фитц-Арнольд был не готов. Официант отошел. Фитц-Арнольд пробурчал: «Вечно здесь приходится ждать, пока у тебя примут заказ. Метрдотель!» Он принадлежит к той категории клиентов, которые чувствуют себя сносно, когда над ними склоняются, словно плакучие ивы, три официанта и дают им самые тонкие кулинарные советы, которым господа, конечно, не следуют. Но истинное блаженство испытывают они лишь тогда, когда за ними прибегает посыльный: «Рим на проводе, мсье!» Стараясь показать, как он раздосадован тем, что его беспокоит Рим, хоть в душе он и ликует, Фитц-Арнольд не слишком торопится — лишнее свидетельство, что стоимость телефонного разговора для него не имеет значения и что Рим, как и все в этом мире, опостылел ему.

У самой двери Фитц-Арнольда окликает один из его друзей, который, встав из-за своего столика, небрежно бросает через головы сидящих:

— Я сегодня отправляюсь в Нью-Йорк, — говорит он так, словно его пригласили туда на чашку чаю. — Вам ничего не нужно туда передать, ведь так?

В эту минуту я услышал, как за моей спиной посыльный насмешливо шепнул официанту:

— Я сейчас отправляюсь на Монмартр… тебе ничего не нужно туда передать, в кабак?[198]

2) Манера одеваться

Этим летом я лишний раз убедился, что они умеют носить с шиком любой костюм. Когда в моде были черные плавки, казалось, черные плавки были созданы специально для них. В этом году все носят яркие шорты с изображениями небоскребов, пальм и рыб, они и в них великолепны. Я попробовал было купить себе такие шорты, но, если они могут спокойно разгуливать, когда на левой ягодице красуется «Эмпайр Стейт билдинг», а на правой — морской конек («Я купил их почти даром в Акапулко!»), ни у кого не вызывая улыбки, то я, вырядившись таким образом, вероятно, сразу стану посмешищем всего пляжа. Впрочем, в любых даже скромных шортах у меня самый нелепый вид. Лишь в своей куртке я становлюсь самим собой. Они же точно родились в шортах. Впрочем, вечером они чувствуют себя так же непринужденно в белых смокингах: костюм их никогда не выглядит вульгарно новым — это их вторая кожа.

И солнечные лучи так же естественно льнут к их телам, и они впитывают их. Я могу сколько угодно менять крем и масло, все равно мне не удастся загореть так, как этим избранным, которых зимой осторожно прогревает солнце Арлберга, а летом поджаривает солнце Балеарских островов; их литые тела словно покрыты позолотой[199].

Вот еще одно из явлений осмоса, которое вызывает у меня неприятную реакцию. Мои синевато-белые икры, усеянные редкими черными волосами, вероятно, загароустойчивы, между ремешками моих сандалий проглядывают совершенно синие пальцы.