Записки майора Томпсона. Некий господин Бло

Чего бы я не отдал за то, чтобы знать нашу планету, как знают ее эти снобы. Возьмем, к примеру, Америку или Англию. Есть неискушенные простаки, которые тратят свое время на изучение Дальнего Запада, Северной Дакоты или же Оркнейских островов и, исколесив десятки тысяч километров, признают, что многого еще не видели. Не так поступают те высшие существа, о которых я говорю; несколько сотен квадратных метров, где от силы разместились бы пять или шесть парижских округов, позволяют им составить себе полное представление о мире, во всяком случае о мире, достойном, с их точки зрения, внимания. Предположим, разговор заходит о Нью-Йорке или Лондоне… Они, конечно, не станут наивно разглагольствовать о голубях на Трафальгар-сквере или небоскребах Уолл-стрита, а просто скажут (и это будет звучать куда значительней), что встретили Майка на Двадцать первой, или обновили свой набор галстуков и косынок на Джермин-стрит, или же присутствовали при открытии новой галереи на углу Пятьдесят седьмой и Пятой. Знакомство с одним лишь кварталом Манхеттена, размером не больше Вандомской площади, позволяет им судить об Америке с большим апломбом, чем если бы они изучили жизнь индейцев племени «вагупи». Ничто не ускользает от их бдительного ока; шкала социальных ценностей для них открытая книга, она зиждется на совершенно безошибочных показателях, которые я не в силах постичь. В доказательство приведу недавно услышанный мной разговор, где речь шла о семье X, оказавшейся проездом в Нью-Йорке.

— Они остановились в «Уолдорф Астории»… Вам ясно, что они из себя представляют?

— Да… — заметил кто-то из присутствующих, — только в «Уолдорф Тауэре»… в башне отеля!

— Ах, вот как!

Таким образом я узнал, что жить в башне «Уолдорфа» (то есть в одном из тех кубов, которые возвышаются над главным зданием) и жить просто в «Уолдорфе» отнюдь не одно и то же. Это надо знать. Мир снобов представляется мне столь же огромным, сколь и ограниченным…

На пляжах, куда стекаются толпы из Парижа, Мехико, Лондона, Каракаса, может показаться, что здесь собрались одни друзья детства, хотя я прекрасно знаю, что многие вчера еще не были знакомы.

Стоит на горизонте появиться яхте, как сразу же раздается:

— Это Хуан (произносится Ррхуанн), он возвращается с Хиггинсами из Канн!.. Посмотрите-ка, его кливеру здорово досталось!

Другой тут же называет фамилию капитана.

— Это тот, которого они переманили у Соаресов в Пальма.

Третий сообщает фамилию инженера, строившего эту яхту — конечно, в Госпорте или Глазго (многие из этих яхтсменов, которые никогда не назовут яхту только яхтой, a cutter, sloop, yawl или же schooner[207], плавают под британским флагом, это служит прекрасной рекомендацией, так как корабли эти взяты напрокат у англичан, которые летом не пользуются ими).

Я был не совсем точен, говоря фамилии, так как чаще всего называются имена. Послушать этих посвященных, главное на нашей планете не пять материков, а двадцать пять имен[208], которые так же тщательно занесены на карту полушарий их головного мозга, как недвижимая собственность какой-нибудь сельской коммуны — в податной реестр. В какой бы точке света — разумеется, речь идет о высшем свете — они бы ни оказались, они обязательно отыщут кого-нибудь, понятно из числа знаменитостей, кого можно было бы назвать по имени.

— Вот Патрик! Подумать только, он с Дианой!

— Ты знаешь, где Джеймс? Я получил от него телеграмму сегодня утром (теперь уже никто не посылает ни писем, ни открыток), он на Балеарских островах, вместе с Анатолем и Софи.

А спросив у одного из них, что он собирается делать в сентябре, услышите в ответ:

— Я еду к Мари-Лор. Джек (ни в коем случае не Жак) заедет за нами на yawl Каркеров, а затем мы все отправимся на Корфу, где нас будет ждать Алек.

Следует понимать: сперва три недели в имении на юге Франции (Мари-Лор), затем путешествие по морю на яхте, владелец которой весьма охотно принимает у себя на борту гостей-сюрреалистов, и в завершение — охота в Солони и пребывание в маленьком замке эпохи Людовика XIII.