Записки маленького человека эпохи больших свершений (сборник)

Понятно, что неизбежное столкновение Зиновия с Глопшицем не могло быть исчерпано одной репетицией, оно имело свое бесконечное продолжение, которое меня не могло не тревожить. В первую очередь озаботил меня тот факт, что история с Зиночкой Пригородовой получила свое продолжение, которое может оказаться не менее интересным для читающего мои воспоминания, чем освещение самых насущных творческих вопросов (за столько-то лет работы в искусстве я, слава Богу, смог изучить вкусы зрителя и читателя в равной мере). Дело в том, что Зиночка где-то узнала домашний телефон Зиновия и первая позвонила ему. Она сказала, что только он сможет помочь ей разобраться в роли и это теперь вопрос жизни и смерти. Зиновий, конечно, помчался на встречу с самыми лучшими намерениями и целый вечер – на скамейке сквера и затем в каком-то кафе – пытался вводить ее, как выражается газета «Известия», в «мир интеллигентного человека». Он объяснял Зиночке, что она не просто актриса, а человек, то есть мыслящий тростник (она и правда была в то время совсем тоненькая), что она мыслит – значит, существует (есть переводы этой мысли на латинский и на французский язык, и с ними Зиновий был, конечно, знаком). Лично я вовсе не уверен, что Зиночка поняла что-нибудь из его рассуждений, но уверен, что она честно смотрела ему при этом в глаза и даже в рот. Скорее всего, она играла на этом свидании роль Катьки из пьесы талантливого советского драматурга Сережина «Девчонка с телеграфа». Этот Сережин, при всей его талантливости, имеет типичное для неловкого по любовной части интеллигента представление, что в каждой продавщице и телеграфистке скрыто нетронутое сокровище ума, доброты, истинной интеллигентности (непонятно откуда) и нерастраченной (непонятно все же почему) нежности. Тот факт, что Зиночка, сойдя с подмостков, оказалась такой трогательной, наивной, все понимающей, бескорыстной, удалой и стеснительной в одно и то же время, такой неудачницей в жизни и таким непризнанным талантом на сцене – этот факт потряс добрую и чувствительную душу моего друга до основанья, а затем, как поется в известной песне… А затем пришло чувство. Многие, даже из людей ответственных, даже у нас в главке, видели в этой истории всего лишь пошлый роман драматурга, который, придя в театр, спутался с актрисой, но я-то знал, что Зиновий не таков и что это увлечение моего друга окажется для него поистине губительным. Так что я чувствовал в этот период особенную ответственность за него, потому что это я свел его с театром, я отвечал за него теперь перед соответствующими инстанциями не только как за драматурга, но и как за морально устойчивого человека, каким я его и знал всегда. Вдобавок к этим моим огорчениям и чувству ответственности он еще выбрал меня отчасти в поверенные своего чувства, правильно понимая, что я в театре человек более компетентный, хотя бы даже и в области интимного чувства. Думаю, что, хотя он и не признавал этого в открытую, у него было подозрение, что и в области морали я могу преподать ему не один добрый урок, а я, надо прямо сказать, рассматривал его историю с Зиночкой не как любовное приключение, а как моральную проблему, потому что, как вам известно, Зиновий был женат и даже имел сына.

Впрочем, поначалу, как ни странно, Зиновий обращался ко мне не с этими тяжкими проблемами морального затруднения, а с другими мелкими ежедневными трудностями, возникавшими от его непозволительной, хотя, кому-то может показаться, заманчивой и вполне головокружительной связи с молодой актрисой. Сам я никогда не позволял себе вступать в подобные связи и нисколько об этом не жалею. Не на личном опыте, а путем размышления я пришел к выводу, что актрисы как женщины – даже если у них кожа и не испорчена гримом – не должны сильно отличаться от секретарш, машинисток и других сотрудниц, которые заполняют наши учреждения.

Дело в том, что Зина ставила моего друга в очень трудное положение. Начать с того, что самая жизнь актерского коллектива показалась Зиновию со стороны не только трудной, но и просто непереносимой. Через Зиночку он очень скоро погрузился в целое море интриг, обид, взаимных подсиживаний и даже по временам неприкрытой нищеты. От всего этого ему захотелось прежде всего немедленно (чаще всего именно с моей помощью) спасти Зиночку, к которой, как ему представлялось через образ, данный великим поэтом, «грязь обстановки убогой» не липнет и так далее по тексту. Однажды, когда Зиновий рассказывал мне историю неудавшейся Зининой семейной жизни, я прервал его бестактным вопросом, который он, будучи писателем, должен был бы оценить в полной мере, однако, как мне кажется, не оценил. Он стал мне рассказывать о трагической гибели первого Зинина мужа, молодого летчика-испытателя, однако едва Зиновий перешел к истории второго ее брака, я прервал его рассказ, спросив, не являлся ли второй муж маленькой Зины безумно влюбленным в нее молодым художником и не умер ли он от белокровия.

– Вы и об этом знаете? – печально кивнул Зиновий.