Записки мертвеца

Последняя запись хороша тем, что в ней можно подвести некоторые итоги и на контрасте сравнить происходившее в первые дни с сегодняшней ситуацией. Если брать картину в целом, то многое, конечно, поменялось. Мы прошли путь от отлова заражённых и заковывания их в наручники городской полицией до отстрела их толпами при помощи орудий на боевых бронированных машинах, силами армии. Прошли от пусть и единичных, но имевших место примеров взаимовыручки и взаимопомощи, до того самого «человек человеку — волк» со всеми вытекающими. Прошли, наконец, от «килограмма в одни руки» до «берите столько, сколько сможете проглотить». Да много тут ещё можно приводить противопоставлений для доказательства очевидной, аксиоматичной противоположности мира сегодняшнего и мира, который мы не уберегли, и который мы потеряли. Всего за месяц мы — именно мы — сделали всё возможное, чтобы разрушить прежнюю цивилизацию, а ожившие мертвецы нам в этом лишь немного помогли. Что же до меня самого, то, если взять мои условные крайние точки — день первый и день, например, двадцать первый, — то и там и там картина будет идентичная: что в первый, что в двадцать первый день я — это я, сидящий в стенах своей квартиры и до смерти напуганный даже мыслью о том, чтобы выйти наружу. Я — константен и в некотором смысле оправдываю имя, данное мне восемнадцать лет назад моими родителями, которых я больше никогда не увижу. Именно поэтому я умру. Ничего уже не поделаешь. Осталось только разобраться с одним небольшим дельцем: закончить свой рассказ, чтобы потом, с чувством завершённости и закрытого гештальта, наконец, уйти.

День 21

Мир без интернета был до тошноты реален и пугал невозможностью в мгновение ока найти какую-либо новую информацию. Я не мог даже спросить у поисковика рецепт манной каши — приходилось читать инструкцию по приготовлению на упаковке крупы. О, ужас! Целому поколению вечных детей тысяча-девятьсот-девяносто-любого и две-тысячи-какого-нибудь годов рождения насильно затолкали в рот красную таблетку и вышвырнули пинком под зад из матрицы. Лысые, склизкие и голые, мы оказались каждый в своём холодном и неприветливом метафорическом Навуходоносоре и вынуждены были теперь учиться жить так, как совершенно спокойно жили наши родители и прародители. Только вот очень часто случалось так, что их с нами не было, и опыт свой они нам передать не могли. И потому в потёмках новой реальности мы вынуждены были ориентироваться сами, наощупь.

Теперь я стал созваниваться с Ирой чаще, а не писать ей, как это было прежде. В тот день мы проболтали несколько часов кряду. Я выведывал у неё всё, что ей удалось выяснить перед тем, как отключился интернет. Она стала моим личным сортом Гугла, Яндекса, Бинга, Байду и всего такого прочего. Что-то из того, о чём мы говорили, для вас, скорее всего, будет уже не актуальным. Приведу лишь несколько вещей, которые могут быть полезны вам — мои гипотетические читатели, — и которые, возможно, сохранят вам жизнь.