Записки мерзавца (сборник)

   Кадеты и меньшевики ощерились, большевики засмеялись, компании Гордина и Александра Ге кинулись звать Борового к себе.

   Шпион и грабитель... Выбора не было. Боровой еще раз оказался меж двух берегов. Попытался он создать "федерацию союзов деятелей умственного труда", но на третьем заседании охладел и махнул рукой.

   В противовес "Анархии" он мечтал создать настоящую культурную газету, орган идейного анархизма защиты "свободного творчества и идеи личности". Здесь рядом с ним оказался -- Яков Новомирский.

   Новомирский организовывал восстание в Одессе (1905 г.); Новомирский прошел восьмилетнюю каторгу; Новомирский работал в Нью-Йоркских газетах. Осуществление анархической идеи, месть за восьмилетние холодные слезы, сенсационные аншлаги и кричащие подзаголовки телеграмм -- его страстная семитская душа была во власти всех трех стихий одновременно.

   Его не пугало убийство: в молодые годы при схватке с городовыми он не раз прибегал к маузеру.

   Но воспоминание о кандалах, но запах типографской краски и таинственная сила печатного листа!..

   Создать образцовую коммуну!

   Нет, написать блестящий фельетон!..

   А прежде всего отыскать своих былых палачей и расправиться с ними как следует!..

   Революция, свобода, счастье, но... конспирация в нем не умирала, в лабиринте двенадцатиэтажного дома Нирнзее весной 1918 г. он скрывался под чужой фамилией в чужой комнате, каждый час ожидая неведомых врагов, каждый день выступая пред многотысячными аудиториями.

   Он презирал Гордина и Ге, но ходил в их клуб; он боролся с большевиками, но Дзержинский в дни арестов с усмешкой сказал: "Новомирского не троньте; он -- наш!"

   Новомирский хотел знать все: восемь лет на каторге и пять за границей он изучал: 1) качественный анализ, 2) восточные наречья, 3) сопротивляемость материалов, 4) книги Блаватской, 5) источники римского права.

   Рамзай, Уеллинек, Шлейхер, антипод Ницше -- Вилламовиц, и пр. и пр. -- какой-то дьявольский вихрь имен, цитат, доказательств, исторических примеров.

   И при этом горящие глаза, сжатые кулаки, готовность маузером подтвердить свои слова.

   Вдвоем с Боровым они стали во главе газеты "Жизнь".

   За два месяца существования "Жизнь" трижды переменила состав сотрудников и в зависимости от настроения Новомирского ежедневно меняла окраску. Сегодня она пророчествовала о национальном значении советов, завтра проклинала совнарком, послезавтра требовала интервенции...

   Потом и "Жизнь" закрылась, оставя память о забавном сумбуре. Потянулись горькие дни.

   Во весь рост пред Боровым и Новомирским стал вопрос о выборе.

   И как они не захотели найти общего языка с московскими анархистами, как они не сумели дойти до конца в борьбе с большевиками, так эстетизм Борового и жажда творчества Новомирского отшатнули их от возвышения на службе у советов.

   В числе безымянных сотен тысяч они гнут свои спины над бездарной канцелярщиной и мерзнут в хвостах.

   Испепеленные души! Ненайденные дороги! Испитое до дна отчаянье...

   В кабинете у Борового висела гравюра Ван-Дейковского "Карла Стюарта". Когда со стен Лувра на меня глядят устремленные поверх людей -- не в небо и не на землю -- грустные глаза короля, глаза, исполненные покорным знанием грядущего, я вспоминаю Борового таким, каким видел его в последний раз, в залитой июльским солнцем пустынной комнате запустелой, заброшенной московской квартиры, где двигались и работали одни пауки, а люди жались по углам, серые, голодные, немытые...

   В его любимом "Closerie de Lilas", как и прежде, шумные дебаты. Уже нет ни Троцкого, ни Мартова, но приземистый Шарль Рапопорт, вздымая свою грязную лохматую бороду, сообщает о радостях советского рая, а печальный, строгий Барбюсс читает стихи, посвященные московским пророкам. Дремлет за прилавком обтерпевшийся хозяин, суетятся шустрые гарсоны, на улице гудят такси, и жизнь ползет -- ничего не знающая, ни о ком не помнящая, все взвесившая, проклятая!..

РАСПОРЯДИТЕЛИ КРОВИ

I

   Автономов, Автономов, Автономов...

   Приезжают с Северного Кавказа, приходят какие-то чудом пробравшиеся письма, испуганные люди с испуганными лицами, озираясь на нашу пустынь, радостно вздыхают: "Да у вас благодать..." -- и, сидя в Москве летом 1918, я слышу ежедневно это роковое имя.

   -- Кто ж он?

   -- По замашкам диктатор, по фирме командующий войсками Кубанско-Черноморской республики.

   -- Это еще что за республика?

   -- Очень просто, -- объясняют "пробравшиеся", -- у нас на Северном Кавказе полная Мексика. Советская власть только в крупных центрах, в аулах черкесня вообще никого не признает, по степям гуляют корниловцы, на Дону -- немцы, ну, а от Екатеринодара до Тихорецкой и от Грозного до Владикавказа ездит броневик, а за ним несколько составов. Это и есть вооруженные силы Кубанско-Черноморской республики!

   -- Ну, а сама же республика где?