Записки мерзавца (сборник)

   Уже с осени 1918 г. Брусилов втягивался отдельными советами; с ним длительно консультировались в вопросе о выборе направления для прорыва фронта Колчака; потом -- заговорили и профессиональное чувство соревнования, и отчасти старческое упорство в доказательстве правильности занятой позиции! А потом пришел черед руководства по созданию красной армии, по выработке характера ее действий, приспособленного к гражданской войне... И как художник узнает художника, как архитектор узнает великого зодчего даже сквозь оболочку профанаторов-исполнителей -- так в Брянском прорыве Буденного (октябрь 1919 г.), приведшем его за два неполных месяца к полной победе, генералы почувствовали мощную руку. Вспомнился Луцк и лето 1916 г. ...

   В 1920 г. Брусилов занял официальное положение -- председателя особого совещания военспецов по выработке плана войны с поляками, а затем и с европейскими странами (малой антантой). Но, конечно, все эти отдельные факты бледнеют наряду с основным: Брусилов среди красных. Брусилов против нас, его сын командует полком у Буденного! Вот вопль белых офицеров, вот начало многих и многих переоценок...

   Если Брусилов слукавил и продал Россию, чего ж требовать от нас. Тогда все окончилось. Если же он пошел искренно, если он убежден, что спасение придет с той стороны баррикад, тогда... И в последние дни Врангеля были видные офицеры, заявлявшие о психологической невозможности продолжать борьбу после воззвания Брусилова к белым армиям.

VI

   Второй день Пасхи 1918 г.

   Светит московское солнце, гудят колокола. В эту Пасху московские люди уже не едят куличей. В эту Пасху они уже боятся идти в кремлевские соборы, ибо на всех амбразурах кремлевской стены мелькают дула пулеметов.

   На кремлевской набережной, в правом ее углу, изукрашенный резными петушками в старорусском стиле, яркий дом инженера Перцова. Когда-то в нем жил фантазер-хозяин, когда-то в его подвале процветало кабаре молодых поэтов.

   В марте 1918 года его заняли под военный комиссариат и личные квартиры Подвойского, Мехоношина, Склянского и самого великого "Льва" Троцкого.

   На сегодня назначено важное заседание военспецов.

   Троцкий еще не встал.

   "Почивают", -- важно сообщает "красный" швейцар с явно белогвардейской физиономией, а так как с вечера "они" не отдали никакого распоряжения, то военспецы вынуждены ждать на тротуаре. Налицо: Балтийский, Лебедев, Гутор, Клембовский, Парский; из остальных -- газетные корреспонденты и пр. "Встанут" Троцкий лишь в девять с половиной. Следовательно, полчаса нужно ждать.

   Докладчик сегодняшнего дня Балтийский, с увесистой папкой в руках, оживленно обсуждает с Лебедевым план издания новой солдатской грамоты, которая одновременно "смазывала" бы нежелательную декларацию прав солдата и приноравливала Аракчеевские статуты к духу коммунистического ученья.

   "Красная армия -- понимаю. Завоевания революции -- тоже. Моро и Пишегрю сражались от имени конвента, и неплохо выходило. Но как быть с архангелами, что ж они у нас над душой стоять будут?" Архангелами именуются политические комиссары, которых в числе двух предполагается поставить над каждым военспецом.

   "Да вы не горячитесь, -- успокаивает Балтийский, -- все это можно по-хорошему. Политкомы -- люди молодые. Сегодня сунулись, завтра сунулись, а на третий день надоест..."

   Ровно в девять с половиной швейцар приглашает "товарищей" подняться в верхние покои.

   За длинным (по наружности бывшим обеденным столом) сидят Троцкий, Подвойский, Мехоношин.

   "Видите, какие у меня буржуазные привычки, -- острит Троцкий, -- пришлось вас на холоде подержать".

   Военспецы пробуют смеяться.

   Перед началом доклада Балтийский испрашивает разрешения задать кое-какие вопросы.

   Первый: "Роль архангелов?"

   Ответ Троцкого энергичен и ясен: "Если политком посмеет вмешаться в ваши оперативные распоряжения -- я его расстреляю по вашей телеграмме моей властью. Если вы вздумаете устроить измену на фронте, политкомы обязаны вас расстрелять по моей телеграмме ихней властью. Понятно?"

   "Вполне", -- улыбается докладчик.

   Вопрос второй: "Какая часть доклада и вообще заседания разрешена к огласке в печати?"

   "Как какая? -- ехидно наивничает Троцкий. -- Решительно все. Да и чего вы боитесь? Немцам все равно известна каждая йота, союзникам неинтересно. В чем же дело?"

   Но на защиту коммунистических секретов энергично поднимается молодой полковник генерального штаба. Длинно и пространно приводит он всевозможные мотивы в пользу секретности.

   "Заговорщики, неисправимые заговорщики", -- вздыхает Троцкий и как бы нехотя соглашается. Журналисты будут получать лишь готовые сводки, проредактированные одним из военспецов.

   Доклад говорит об организации военных округов.