— Тоже развесовку прикинул? — хмуро спросил Тёма, неслышно появившийся прямо за спиной.
— Ага, — грустно кивнул я.
— А командовал ты им — любо-дорого смотреть, дедушка дурень. Кто там следующий у тебя в списке? Слоны? Динозавры?
Я лишь снова повторил глубокий вздох искренне раскаивающегося человека, обреченного на общение с людьми, отягощенными суровым военным прошлым и чувством юмора не особо легче.
На краю памятной поляны, откуда во всей красе был виден громадный исполин Дуб, я остановился. Справа от меня поднял наверх левую руку, сжатую в кулак, Артём.
— Чего замер-то? — в правой у него находился так никуда и не девавшийся пистолет, глядя дулом в землю.
— Сейчас мишка вон под тот куст завалится. Выстави своих по периметру, чтоб не подошёл никто, — проговорил я, глядя на медведя, докосолапившего до дерева и замершего, будто прислушиваясь, задрав морду к ветвям. — На поляну пойдём только мы с Михаилом Ивановичем. Про большую обзорную экскурсию уговора не было.
Головин привычно прищурился и забормотал что-то снова в воротник, дублируя какие-то команды, наверное, левой рукой. «Тяжёлые» рассредоточились вокруг почти без звука, стоило только зверю устроиться под кустом. Он водил большой башкой из стороны в сторону, морща нос — видимо, кто-то встал с наветренной стороны.
— Готов, Дима? — спросил кардинал, оказавшись рядом. Братья стояли за его спиной, сканируя пустую поляну с откровенно недовольным видом. Я на их месте тоже довольным не выглядел бы — а ну как этот нечаянный ещё чего-нибудь из сна забыл?
— Да. Пойдём, — я повернулся лицом к Дубу и поклонился, коснувшись земли рукой. Второв повторил движение на четверть секунды позже. Чтоб я так смог в его годы. И чтоб они для меня настали.
Мы прошли по поляне, хрустя подмерзшими листьями. Медведь будто замер. Остановившись в двух шагах от дерева, не доходя до корня-кресла, вздымавшегося над землёй, я сказал:
— Нужно подойти и прижать к стволу ладони и лоб. У меня так сработало. С востока, вот отсюда, — и указал рукой. Мне показалось, что под толщей коры я различаю тонкие линии веточек плетёного щита-корзиня, закрывшего когда-то дупло-саркофаг. И только сейчас задумался над тем, что это слово обозначало «поедающий плоть».
Второв кивнул, показывая, что всё понял. Потёр ладони, будто старый, добрый и мудрый доктор-педиатр, который знал, что больному ребёнку неприятно касание чужих холодных рук, подул в них, согревая, и шагнул к дубу.
Я ждал чего угодно. Скептик мне все уши прожужжал о том, что дед до крайности подозрительный. И что он затянет сейчас что-то на персидском. Или на иврите, мало ли. И что его бойцы натащат хвороста и спалят дуб к чертям вместе с нечаянными проводниками в мир древних мифов и тайн. Под конец, кажется, даже реалист устал слушать всё усугублявшийся бред, и отвесил параноику леща сродни тем, какими учил младшего брата умница и эрудит. А мощный старик всё стоял без движения, касаясь тремя точками бугристой коры. Левая рука его попала будто в какую-то щель между её наплывами, и пальцы словно терялись в складке. Я попытался разглядеть облачка пара, которые должны были по идее показать, что наше приключение продолжает пока идти именно по нашему плану, но не смог. Правда, и ветерок начал подниматься. Да крепко так, сразу со всех сторон. Так не бывает посреди глухого леса.
Вороны заполонили небо вмиг. Так тоже не могло произойти, наверное. Но случилось. Снова закружился над голыми чёрными ветвями траурный хоровод, но в этот раз без крика и ора — птицы двигались совершенно бесшумно, словно подчёркивая абсолютную нереальность происходящего. Им там, наверху, ветер, видимо, не мешал, а на поляне начинало твориться чёрт знает что. В нескольких местах я замечал, как поднимались с земли облачка снега, травы и дубовых листьев — смерчи, высотой почти в человеческий рост — но рассыпа́лись, не успев набрать силу. О том, что было бы, произойди это, почему-то не хотелось даже думать. Словно что-то рвалось из-под земли, пытаясь остановить разбуженную Силу, что шла навстречу далёкому потомку от древнего Дерева. В одном из вихрей я заметил будто бы человеческую фигуру с кривой саблей и берестяной личиной вместо лица. Этот продержался дольше остальных, пока не развеялся мелкими льдинками. Вместо него закрутились ещё три.