Черный вертолёт завис над полем, как привязанный, едва не касаясь колёсами травы. Выпрыгнули сперва семеро «тяжелых», в штурмовых комплектах, разбежавшись во все стороны и замерев на одном колене. Следом шагнул эрудит и умница в обычном чёрном камуфляже, протянув руку Второву. Михаил Иванович из люка выскочил с грацией и энергией, ничего общего не имеющими с его возрастом — со спины я б ему и сорока́ не дал бы. После него, по однозначному жесту Тёмы, спрыгнул я, едва не подвернув ногу на какой-то не то кочке, не то кротовой куче. Последним машину покинул младший Головин, хлопнув по борту в момент отрыва от него. Громадина вертолёта в тот же миг взмыла вверх. Смотрелось это очень эффектно, как в кино. Только в кино снег и прелая трава в лицо не летели, и уши не ломило от гула лопастей.
До берега шли цепочкой, практически гуськом, только четверо из первой «семёрки» попарно вырвались вперед и оттянулись назад, встав в вершинах прямоугольника, внутри которого шагал наш караван. На озере лежал лёд, но даже на первый взгляд было видно, что ещё тонкий, непрочный. Ветер гонял по тёмному зеркалу позёмку, выкладывая, сметая и рисуя заново странные узоры, будто на заиндевелом стекле, только размерами значительно больше. Листьев на деревьях и кустах почти не осталось, ёлки и сосны на противоположном берегу темнели совсем по-зимнему, а трава и рогоз с нашей стороны были серо-жёлтыми. В остальном всё выглядело совершенно так же, как во сне. Дойдя до точки, где я тогда сидел спиной к лесу, махнул Тёме. Тот буркнул что-то себе за воротник — и все встали, как вкопанные. Я прошёл пару шагов от озера, повернулся к нему лицом и замер. Было ощущение, что чего-то из сна всё-таки не хватало.
Вдруг вокруг защёлкали затворы или предохранители, а я резко вспомнил, о чём забыл рассказать Головину. Они с братом плавно перетекли с разных сторон из-за спины Второва, оказавшись перед ним, причём я опять не смог заметить, как это произошло. Два одинаково равнодушных зрачка двух одинаковых Стечкиных смотрели куда-то за меня, причём линии огня, кажется, были опасно близко. И, судя по лицам их владельцев, случись необходимость — они и сквозь меня пальнули бы без проблем.
— Не стрелять! — крикнул я, разводя руки и выставляя их вперёд, словно планировал как фокусник остановить или поймать девятимиллиметровые подарки, что вот-вот должны были отправиться в путь со скоростью за триста метров в секунду.
— В сторону! — братья рявкнули хором, и, клянусь, ещё месяц-другой назад я рванул бы выполнять команду так, будто шёл на рекорд. Нет, не шёл даже — бежал, отрываясь от земли.
— Не стрелять! — повторил я, с удивлением услышав в своём голосе незнакомые ноты. Это был даже не реалист, что уже проявлялся до этого в критических ситуациях. Тут было что-то помощнее, чем Фауст Гёте. Тон был гораздо ниже привычного, и, казалось, давил на уши даже мне.
— Объясни! — раздался из-за спин Головиных точно такой же голос Второва. Сами братья переводили глаза то на меня, то за меня, но стволов от цели не отводили.
— Это комитет по встрече. Нельзя его убивать! — уже спокойно выговорил я, опуская руки.
— Ты знаешь, что у тебя за спиной? — тоже уже без нажима, но будто бы с интересом спросил мощный старик.
— Конечно, знаю. Медведь там стоит. Бурый. Молодой. Морда хитрая, как у Головина младшего, только сейчас, видимо, ещё и растерялся чуть-чуть. Он такой большой делегации не ожидал и не видел столько народу никогда, наверное, — ответил я.
— Дима-а-а, — угрожающе начал было Артём, но я вытянул руки ладонями в его сторону и прервал:
— Да, знаю, каюсь, виноват. Забыл я про него. Он тоже был во сне. Как раз к дубу меня и проводил.
— Опустить оружие, — звякнул сталью в голосе Фёдор, и сам подал пример. Я не слышал, чтобы предохранители вставали в исходное положение. А вскинуть стволы обратно эти деятели могли явно быстрее, чем за секунду. Но уже хоть что-то. Я медленно опустил руки и повернулся к лесу передом.
Медведь смотрел на меня из тех же самых кустов, и на морде его было всё сразу: и интерес к такой большой компании и новым запахам, и опаска по отношению к ним же, и некоторая обида на меня — в прошлый раз нормально же общались, чего это тут чуть не началось?
— Прости, земляк, совсем из головы вылетело! — повинился я перед зверем. — Веди давай, мы догоним!
Тот негромко рыкнул в ответ что-то ругательное, словно из лексикона министра иностранных дел. По-крайней мере, скептик и фаталист с медведем согласились, буркнув хором: «ещё какие!».
Мишка повернулся так же неуклюже, как и в прошлый раз, обернулся, посмотрев с укоризной, прорычал что-то типа: «ну валяйте, раз пришли», и отправился в лес, задевая ветви кустов. Я пошёл следом за ним, махнув рукой, мол, не отставайте. Подходя к следам на кромке леса, нечаянно сравнил размеры. Ширина лапы была вполовину больше моего американо-еврейского скорохода. Слабопредсказуемая память гуманитария извлекла откуда-то сведения о том, что при таких размерах следа зверь может весить больше двухсот кило. Я вздохнул, глубоко и прерывисто.