Вечером на веранду пришли двое — пожилой брюнет с гитарой и женщина, крашеная блондинка лет сорока, пожалуй. Умница Фёдор нашептал, что это какие-то местные звёзды. Причём, не в смысле Чипионы местные, а по всему этому краю Атлантики. Хотя на противоположном их тоже вроде как знали. Я уточнил, чего хоть поют музыканты, а то вдруг рэп какой? Но эрудит успокоил, что выступает дуэт в популярнейшем местном жанре фаду. Оказывается, ушлые португальцы придумали замысловатый микс цыганского и городского романсов, блюза, фламенко и чёрт его знает чего ещё. Но получалось у них вполне приятно — где-то задумчиво, где-то повеселее, но чаще всего грустно, конечно. Эдакая светлая интеллигентская грусть-печаль на португальском. Этот язык я тоже слышал впервые, и он меня здорово удивил сперва. Такое ощущение, что поляки с румынами ругаются: полно шипящих, свистящих и протяжных гласных, включая неожиданные, вроде «ы». Низкий и глубокий голос певицы и поистине виртуозное владение инструментом пожилого брюнета не оставили равнодушных — все хлопали, когда было весело, и задумывались, когда было грустно и проникновенно. Надя даже всплакнула на какой-то композиции, где блондинка выводила что-то уж вовсе неописуемое — так за душу брало.
Вечером, вернувшись домой, мы с Михаилом Ивановичем задержались в кухне — я зашел поставить в холодильник какие-то лотки, что передала нам к завтраку его кузина, а он — видимо, за компанию.
— Так ты, Дима, и не ответил — как думаешь, насколько стал богаче? — вроде как в шутку спросил кардинал.
— А я почему-то по-прежнему и не думаю, — растерянно развел я руками. Вот о чём о чём, а о деньгах как-то вообще мысли не проскакивало. Видимо, какое-то посттравматическое расстройство нечаянных богачей: как только они понимают, что деньги больше не вопрос — будто начисто вычеркивают их из предметов обсуждения. Зря, кстати. Наверное, поэтому подавляющее большинство и теряет всё в первый же год.
— Михаил Иванович, а Вы же не лично будете заниматься распределением и прочей сортировкой всех этих даров моря? — решил попытать удачу я.
— Ну конечно не лично. Зачем тогда я не мешаю, а то и помогаю зарабатывать мне деньги такому большому количеству разных профильных специалистов, чтоб самому за них пахать? Нет уж, это нелогично и нерационально, — кажется, он говорил без всяких шуток.
— А есть ли возможность к работе ваших профильных как-то присоседить моего? Сергей Ланевский, мой банкир, если помните. Он мне всю плешь проест, когда я вернусь, и наверняка будет прав — он-то в любом случае сможет распорядиться активами и рационально, и логично. Не то, что я, — вздох получился чуть более печальным, чем я планировал, но зато и более искренним.
— Хорошо, я поручу своему бухгалтеру связаться с твоим банкиром, — улыбнулся Второв. — А ты что делать планируешь дальше? Тут на побережье тебе наверняка будет, чем заняться. Может, погостите зиму? И сразу говорю — просто так предложил, без долгих прицелов, тайных схем и твоей любимой тёмной кладовки для парадного металлоискателя! — он в шуточном отрицании поднял обе ладони, не переставая улыбаться.
— Сперва мне надо слово данное сдержать, я почему-то чувствую, что это очень важно. На недельку мне точно нужно в Белоруссию. Потом в Москву — там народ уже почти неделю мне благосостояние растит, а я ещё ни разу им помешать мудрым советом не успел, — я вздохнул с наигранной досадой, отчего мощный старик улыбнулся ещё шире.
— А там, глядишь, удастся поблизости где-нибудь домик приобрести, будем к вам в гости ходить, чай пить с баранками, в дурачка дуться вечерами. — Я вспомнил, как в детстве, когда летом в деревне отключалось электричество, мы всей семьёй собирались за столом и при свечах играли в карты. Как самозабвенно мухлевал Петька, и как досадовал дядька, что с нами нельзя играть на деньги, а на щелбаны мы с ним сразу зареклись играть — ох и тяжелая была у него рука.
— И в лото? — неожиданно спросил Михаил Иванович, чуть задумавшись. Как будто тоже что-то из раннего вспомнил.
— И в лото, — согласно кивнул я, а перед глазами появился один из вечеров, когда в мешке гремели бочонки и все азартно ждали, когда же выпадет одиннадцатый номер, «барабанные палочки».
— Странный ты парень, Дима. Словно лет на тридцать-сорок позже, чем следовало, родился, — задумчиво произнес кардинал, глядя на меня.
— Это как минимум. Мне иногда кажется, что на триста, а то и на все пятьсот, — да, частенько думалось именно так.
— И ведь не врёшь опять, — с легким удивлением покачал он головой.
— Не вру, — вздохнул я.
— Давай завтра ещё погуляем по берегу, искупаемся, может и в волейбол вас вздуем, — он снова улыбнулся, — а послезавтра полетишь в Могилёв утром. Как раз завтра предупредишь друзей своих. Ланевскому-то, чувствую, нужно обязательно будет тебя там встретить, родня как-никак из загранкомандировки возвращается. Триста лет, это же надо…
— Хорошо, Михаил Иванович. Спасибо Вам большое за всё.