— Погоди ты, Миш, тискать его! Дима, скажи мне, не будешь ли ты возражать, если вот эти предметы поступят в ведение Михаила, а вот эти — отойдут испанской короне? — аббат, наращивающий свою загадочность с каждым часом, обвёл находки, выложенные рядами на белой ткани, зелёным огоньком лазерной указки, которую я не заметил. Но не удивился — мне просто уже больше некуда было. Пожалуй, он и из глаз мог начать лучи испускать — я бы и не моргнул. Потому что глаза и рот не закрывались, брови не опускались, а понимание ситуации по-прежнему катастрофически запаздывало.
— Я стесняюсь спросить — кроме меня ещё кто-то чувствует себя чуточку дебилом? — прозвучал в полной тишине голос Головина. В ответ скептик и фаталист подняли руки, причём последний тянул свою так, словно хотел подчеркнуть, что он не чуточку — он в полном объёме, на всю сумму.
— Я, — на два голоса хором сообщили Ланевские. Похвальное единодушие для молодой семьи, хотя, наверное, для начала стоило бы тренироваться соглашаться по каким-то менее сомнительным вопросам.
Второв и аббат с утраченной фамилией объяснили нам, показывая подробно и в деталях древний диск, что это был не просто предмет древнего культа или жреческое украшение. Со слов мощного старика, это был утраченный этап в истории мировых религий — и не менее. Падре вторил, что на этой находке будет сделано столько докторских и прочих кандидатских, что и не перечесть.
С их слов выходило, что символ пламени с тремя лепестками, в точности повторявший тот, что был на медальоне покойного Бахрам-шаха, являлся чем-то, предварявшим зороастрийскую религию. Древние персы за семь веков до нашей эры не выдумали новую, а, как это часто случалось, изящно трактовали уже существовавшую, с написанными и доказанными чудесами, пантеоном и прочими атрибутами. А вот откуда шли её истоки — все молчали намертво: и народная память, и источники, и даже историки, для которых это было, в принципе, несвойственно.
И вот нашёлся предмет, датировавшийся по предварительным данным геохронологии, которым ещё предстояло кучу раз уточняться и перепроверяться, десятым веком до нашей эры. Мы подняли со дна болота вещицу, сделанную три с лишним тысячи лет назад. Началась эпоха античного искусства. Кельты с пиктами едва принялись осваивать земли неудобного острова с отвратительным климатом, которому только предстояло стать сердцем великой империи через много веков. На горе Мориа строился Первый храм, который потом разрушил Навуходоносор II. У меня в голове не умещалось, что мы сегодня тащили из болота на венике бидон, хранивший ровесника всех этих событий. Судя по Ланевским и Головину — у них тоже картинка складывалась медленно и с заметным трудом.
И вот примерно в это время, которое даже с развитой фантазией представить нелегко, кто-то отлил из золота диск, с одной стороны которого добавил триединое пламя. А на другой оставалась древняя не то руна, не то пиктограмма, не то символ, которому через две тысячи лет суждено было стать летящим соколом, а потом трезубцем. Без всяких научно-художественных приемов было ясно, что с этим знаком случилось то же самое, удивлявшее историков, что и с пирамидами: каждая последующая была хуже предыдущих, будто потомки строили их спустя рукава. Или без бригадиров. Или позабыв начисто, как надо строить. То же произошло, видимо, и с этой звездой-птицей — на моем перстне она была ещё узнаваемой, но уже здорово отличалась от той, что красовалась на диске. Попроще была. Сильно попроще.
— Так что насчёт моего вопроса? — аббат вежливо дождался момента, когда я начал хотя бы моргать.
— Ваш вопрос, падре — не вопрос, — прежде чем ответить, я выхлебал целый стакан чего-то жидкого, стоявший рядом. Это могло быть кальвадосом, яблочным соком, хересом, бальзамическим уксусом или керосином, мне в принципе было всё равно.
— То есть ты не возражаешь против передачи Испании её национального достояния? — аббат будто на какую-то мысль пытался меня натолкнуть. Или предостеречь от чего-то.
— Я искренне поздравляю Испанию и лично Их королевское величество Фелипе Шестого с обретением утраченных святынь. Выражаю надежду, что для их всестороннего изучения будет создана международная комиссия, куда непременно войдут представители России, — реалист взял слово и оттарабанил как по-писаному, с выражением и каким-то даже особенным дипломатическим тактом. Головин вытаращился на меня так, будто это я теперь запел древнеарамейские частушки. Второв зааплодировал. К нему подключились все присутствовавшие, включая девчонок, что прибежали уже после того, как закончилась тяжкая эмоциональная часть фильма.
— Тогда потрудись получить, — аббат наклонился и достал из-под стола саквояж, с которым выходил из «Сузуки». Я ещё, кажется, удивился — его песчаный камуфляж и сугубо утилитарный транспорт никак не вязались в этим предметом: черная кожа, тёмные, под бронзу, пряжки и петли у ручки. Явно статусная и богатая вещь.