Записки нечаянного богача

- Дима! Дима! Прочь с дороги! - раздался чуть одышливый, но явно командирский голос, и из мгновенно расступившейся толпы появился Иван Степанович с какими-то бумагами в руках. - О, Пашка, ты как здесь? А, к черту! Смотри сюда! - он решительно смахнул со стола посуду, чудом не зашибив кружкой, с жалобным звоном скакнувшей по доскам под соседний стол, Светлану, и не окатив заваркой Головина и Самвела.

На стол легли какие-то распечатки, кажется, рентгеновские снимки, ленты кардиограмм и еще какие-то медицинские бумаги с нерусскими буквами и столбиками цифр. Над ними склонились главврач, исступленно, взахлеб что-то говоривший, сенатор, слушавший с напряженным вниманием и иногда задававший вопросы, и охотник, по-прежнему бережно державший под руку старушку Кузнецову. Я из их разговоров понимал только цифры, сравнения «вдвое», «в четыре раза», и эпитеты «невероятно», «невозможно», и еще пару совершенно непарламентских, которые к моему изумлению выдал именно Павел Иванович. Он параллельно умудрялся что-то переводить большухе, со знанием дела тыча пальцем в документы. Длилось это минут пять от силы. Потом все замерли. Главврач никак не мог отдышаться и умница-Самвел протянул ему кружку брусничного морсу. Сенатор вцепился двумя руками в идеальную прическу, скинув на стол очки. А бабушка медленно, буквально по одному пальцу, отцепила от своего рукава руку Степана, у которого по щеке стекала слеза. Обошла стол и пошла ко мне. Я встал ей навстречу, не понимая решительно ничего. А Зинаида Александровна опустилась на пол, обняла мои колени и зарыдала — я даже подхватить ее не успел. Плакали в толпе в зале. Подозрительно блестел глазами сенатор. Гулко сморкался в необъятных размеров платок Самвел. Прижав к губам кулачки, судорожно дышала нотариус Светлана, сидевшая с мокрыми дорожками на щеках.

В зал вбежал Валя Смирнов с еще одним мужиком в камуфляже, кажется, я видел его вчера на берегу. Увидев столпотворение, начальник полиции что-то отрывисто скомандовал спутнику, и тот только что не пинками начал освобождать помещение. К нему крайне эффективно присоединились незаметные до сих пор ребята Головина. Через пару минут в кафе-музее стало вполне свободно. Бойцы-путешественники замерли вдоль стен, очень лаконично вписавшись в интерьер. Еще трех парней, стоявших с ними в одном ряду, я не знал, но судя по всему — это была охрана сенатора. Долан и Чумпу уселись за дальний столик, перепуганная женщина с кухни, Светка или Анна, расставляла перед ними тарелки с едой. Я усадил заплаканную бабушку на стул рядом с собой, а Самвел капал ей в рюмку валокордин, судя по запаху, прищурившись и дальнозорко вытянув вперед обе руки. Валя стоял навытяжку, переводя взгляд с сенатора на нотариуса, будто не мог понять, к кому следует обращаться. Рефлексы победили:

- Павел Иванович, разрешите обратиться к Светлане Ивановне? - прав был старик Павлов: не знаешь, как поступать — поступай по Уставу.

- Говори прямо, Валя. Под мою ответственность, - весомо сказал сенатор каким-то металлическим голосом.

- Виталий Павлович задержан вместе с братом и группой подельников при попытке покинуть территорию поселка, - отрапортовал начальник полиции.

- Задержан, или… - мне послышались очень тревожные ноты в выжидательном уточнении Павла Ивановича. Кровожадные такие. Близкой смертью повеяло.

- Задержан. Сопротивления не оказали. Плачут оба, - пояснил Валя с явным сожалением, а последнюю фразу сказал, как выплюнул, с отвращением.

- Так. Их и эту падаль, с которой Дима поработал, в одну камеру, на принудительное лечение. Ваня, подбери коктейль, пусть догонят рогатую тварь. Нужно полное разложение личности. Полное! - и он лязгнул кулаком по столу так, что не вздрогнул, кажется, только Головин. - Света, передай Иннокентию Давидовичу мой поклон, Валины материалы и скажи, что я рекомендовал рассмотреть дело безотлагательно. Тетя Зина, что ж ты молчала так долго? А ты, Степка?

Охотник виновато шмыгнул носом, что совершенно не «билось» с его возрастом и образом. Бабушка сидела абсолютно потерянная.

- Дима. Что ты хочешь за то, что сделал? Не знаю, чем благодарить, ничего даже близко соразмерного представить себе не могу, но я очень, Очень постараюсь, - сенатор смотрел на меня так пристально, что становилось не по себе.

- Будет вполне достаточно, если Вы объясните мне, что происходит, Павел Иванович. А то я ничего не понимаю — честно признался я.

Выяснилось, что суета с бумагами главврача была вызвана тем, что все пятеро Кузнецовых, находившихся у него на излечении, или, как он горько сказал, «на дожитии», резко пошли на поправку. Особенно радовало чудесное выздоровление беременной дочери Степана — еще вчера ей давали не больше недели, а сегодня она уже вставала с постели и даже поела сама. И ребенку, со слов Ивана Степановича, ничего не угрожало. Он рассказывал и посматривал на меня с необъяснимым выражением. Я никогда раньше не видел подобного ни у одного врача. Они обычно реалисты, на границе цинизма с пессимизмом. Здесь же было что-то совершенно обратное.