Записки непутевого актера

Как раз в это время меня только что утвердили на роль генерала Кутайцева, завитого молоденького царедворца, в фильме «Война и мир». «Поснимаюсь, — думал я, — годик, потом Бондарчук подмахнет справку, что я хорошо работал, и вернусь в училище». Но не тут — то было.

Обожавший сына отец не меньше педагогов «Щуки» хотел сделать из меня человека, поэтому не пустил сниматься, а устроил буровым рабочим шестого разряда в геолого-геодезическую партию — прокладывать дорогу Саратов — Балашов. Ох, как я там слезами обливался! Меня одного забрасывали в выжженную степь в шесть утра с бутылкой воды и банкой тушенки. Представьте — мухи, лопата и я. Это тебе не на киношном балу кудряшками трясти, это прямо-таки «Как закалялась сталь».

Долго ли, коротко ли — срок моей перековки подошел к концу, и я, заматеревший и прожженный, вернулся домой. Впереди лето, до занятий еще оставалось время, и, чтобы я не болтался без дела, папа трудоустроил меня в электроцех Московской консерватории. Работа непыльная, в основном лампочки менять. А при столовой был кондитерский цех, где пекли чудесные пирожные. Мы с напарником повадились вырубать электропечи аккурат ко времени, когда подходила опара для булочек. В столовой возникала паника: «Мальчики, быстрее почините у нас печь!» Мы приходили, степенно осматривали ее, цокали языком, озадаченно качали головой — словом, всем своим видом демонстрировали серьезность аварии. Несчастные кондитеры были готовы на все: широким жестом нам указывалось на мешки, набитые изюмом, маком, цукатами и орехами. Отправляя в рот жменю за жменей орехов, запивая цукаты услужливо протянутым в кружке коньяком или ромом, мы великодушно врубали электричество. В знак благодарности нам разрешалось набить необъятные карманы сладкой добычей. Так продолжалось добрых три месяца.

Должен признаться, что с той благословенной поры я так больше и не переступил порога консерватории. Юноши, обдумывающие житье, не берите в этом с меня пример.

Юношеские шалости

Я принес справку о своем трудовом перевоспитании, и меня восстановили в училище, снова взяли на первый курс к Анатолию Ивановичу Борисову. Пора браться за ум, решил я, и стал усердно заниматься. Первый в жизни творческий подъем сопровождался первым романом — серьезным, настоящим.

Ее звали Земфира Цахилова (корреспондентка в фильме «Два билета на дневной сеанс», жена капитана Немо в картине с Дворжецким). Талантливая, темпераментная, потрясающе красивая. «Я спустилась с гор, чтобы отдать тебе свое сердце и.» — написала она на подаренной мне фотографии.

Мы вместе ездили на практику, и этот заполненный любовью месяц я до сих пор считаю одним из самых счастливых в своей жизни. Но мы очень быстро расстались. Помню, как страдал. Затуманенными от слез глазами огляделся вокруг и увидел не менее красивую и обольстительную девушку — Валю Шендрикову. Вначале я за ней ухаживал демонстративно, чтобы показать всем, что свет вовсе не сошелся клином на Земфире, а потом увлекся и влюбился. Вскоре мы поженились. Свадьбу справляли дважды — в Ленинграде, а потом в Москве. В снятой для торжественного случая столовке нам сыпали пшеницу под ноги. Как сейчас помню, я чуть не растянулся на полу, едва не повалив невесту. Папа сидел молча в стороне и смотрел на гульбище грустными-грустными, как у мудрой черепахи Тортилы, глазами. Он видел на три метра вглубь и прекрасно понимал, что это у меня ненадолго…

Если бы папа был здоров, он бы ни за что не допустил моего раннего брака! Но в период моего женихания он лежал в больнице, у него не было сил противостоять мне. И врачи отпустили его только на полдня ко мне на свадьбу. А вскоре его состояние ухудшилось, и я провел у его постели три месяца. Научился делать массаж сердца, снимать кардиограмму, ночью мы с ним спали на соседних койках, привязанные друг к другу за руки бинтом — чтобы я проснулся, если ему вдруг станет худо. В то время в той же больнице лежал тогда мало кому известный актер Евгений Леонов. Много — много лет спустя, когда в Киевском народном суде Москвы с меня снимали судимость, туда приехал в качестве общественного защитника Евгений Павлович — мы оба тогда работали в «Ленкоме». Он сказал судье: «Я знал Володю совсем молодым человеком, когда он ухаживал за отцом в больнице. Я тогда подумал: «Вот бы дожить, чтоб мой Андрюшка подрос и стал таким же». Судимость сняли мгновенно.

Поселились мы с Валей у меня дома и все время дрались, причем Валя умудрилась перебить весь старинный мамочкин хрусталь. Чуть что — бах! — об пол бьется тяжеленная ваза. Мама ее умоляла: «Валечка, не бей, пожалуйста, дорогую посуду. Ты лучше его голову разбей!» Но мы продолжали страстно ссориться, били друг другу морду из-за любой ерунды, а потом столь же страстно мирились. Прожили мы недолго, чуть больше года, и по обоюдному согласию тихо и мирно разошлись, но остались в нормальных отношениях и дружим по сию пору. Думаю, наш скоротечный буйный брак помог Вале впоследствии успешно справиться с ролью страстной и непокорной дочери короля Лира Корделии.