Записки несостоявшегося гения

Он поделился со мной своей радостью, рассказав, как получил на День Победы, совсем недавно, трогательную открытку-поздравление из Израиля от своего большого

друга Рема Александровича Лукацкого, тоже в прошлом офицера-фронтовика, многие

годы преподававшего в нашем институте на биологическом факультете физиологию. И

вскрыв плотный конверт, был несказанно обрадован, обнаружив там, кроме яркой

открытки, денежную купюру достоинством в 100 долларов. Судя по тому, как Виктор

Павлович был одет, он переживал сейчас непростые времена.

В ходе своих несколько принужденных рассказов профессор то и дело, как бы

невзначай, брал из вазы конфеты и, пытаясь это делать незаметно, опускал их в карман

пиджака. Теперь только я понял, почему соседство со своим бывшим студентом его не

сильно обрадовало. Заметив, что я обратил внимание на манипуляции со сладостями, Виктор Павлович неловко усмехнулся и, пытаясь превратить все в шутку, заговорщицки

сказал:

— «Какая все-таки это глупая штука — жизнь, Виталий… Помнится мне, в году 46-ом или 47-ом пригласили нас с Ремом как орденоносцев-фронтовиков на банкет в горком

партии по случаю какого-то праздника. Тогда все жили впроголодь, продукты только по

карточкам, а на столе — немыслимые для нас яства. И мы, молодые, сильные, голодные –

потихоньку, улыбаясь друг другу, таскали со стола конфеты, полные карманы набили и

уходили счастливые: так нам хотелось сладкого!

А теперь, кажется, круг замкнулся: я, старый профессор, заслуженный вроде

человек, делаю то же самое. Хочу порадовать свою старушку».

Эта встреча и конфеты, которыми старый ученый хотел побаловать свою

супругу, раз и навсегда смирили мою былую обиду: мало ли как бывает в жизни.

Он несколько раз обращался ко мне после этого с разными просьбами. Я, по

возможности, помогал ему в каких-то пустяках, был даже приглашен к нему домой, на

этот раз, уже в качестве желанного гостя, а не носильщика тяжестей, как четверть века

назад.

В своей книге он жаловался на то, что его предали ближайшие ученики, для

которых он много сделал. О руководстве института Ковалев отзывался не очень

уважительно. Его уходу на пенсию предшествовала затяжная война: профессор писал

повсюду письма с обличением существующих, по его мнению, беспорядков в институте.

Думаю, он был во многом прав, но его противники оказались в интригах сильнее. В том

числе, бывшие ученики, которым он дал путевку в жизнь.

На вопрос: предали они его или нет? — ответить теперь непросто. В трудное для

него время, когда все эти, им выученные, от него «отвалили», рядом оказался почему-то

тот, которого когда-то незаслуженно низкой оценкой подвел он.

Это был интересный и умный человек. Пусть и у него бывали ошибки — добрая

ему память!

================

В ХИЛОМ ТЕЛЕ

Так получилось, что после службы в армии мы с моим самым близким армейским

товарищем Димой Мечиком потеряли друг друга. Разошлись на долгие десятилетия, а

когда-то в неторопливых солдатских беседах так сладко отводили друг другу душу без

малейшей утайки…

Маленького росточка, внешне даже хилый, с явными залысинами на высоком лбу, Димка, на первый взгляд, производил невыгодное впечатление заурядного шибздика. Он

был меня моложе. Ко времени появления его в нашей части в Ленинакане, я уже служил

52

второй год. Никогда не забуду нашу первую встречу. Я принес командиру на подпись

шифровки, как вдруг в коридоре раздался какой-то шум, дверь резко отворилась и

дежурный по части старший лейтенант Сидошенко буквально за шиворот втащил в

кабинет плачущего навзрыд, упирающегося худенького солдатика. Слезы в армии

нечастое дело, и я обратил внимание, с каким недоумением глядит шеф на этого плаксу.

Солдатик, громко захлебываясь, причитал:

— «Я больше не буду, честное слово, это в первый и последний раз!», — и я был очень

удивлен, когда офицер доложил командиру суть его проступка. Оказывается, во время

обеда над ним решил подшутить сержант Дышлов, коренастый тупой битюг-старослужащий. Он незаметно поставил на место поднявшегося за хлебом Мечика миску с

борщом, тот, естественно, не заметил, а когда вскочил с мокрой задницей и увидел от всей

души веселящегося сержанта, ни секунды не задумываясь, схватил миску и вылил остатки

на голову глупого ветерана. В столовой поднялся страшный шум, оскорбленный в своих

лучших чувствах сержант набросился с кулаками на молодого солдатика, в общем, этих

мо́лодцев еле растащили, а так как рядовой оскорбил действием старшего по званию, за

что можно было и в дисциплинарный батальон угодить, его привели на разбор к

начальству. Командир принял соломоново решение: приказал дежурному офицеру

наказать обоих участников происшествия и со словами:

— «Боже мой, кого призывают сейчас служить в армию!» — вернулся к секретным

бумагам.

А через месяц, во время учений в Араратской долине, подобная ситуация странным

образом повторилась. Опять к командиру привели этого солдатика, снова он безутешно

рыдал горючими детскими слезами, уверяя командира, что подобное «никогда в жизни

больше не повторится!», но на этот раз история оказалась интересней.