Записки несостоявшегося гения

Я не знал, что ей сказать, только чувствовал, как почва уходит из-под ног. Наверное, было

недалеко до обморока, но она присела и, доедая мороженое, объяснила происхождение

странной находки. К моему удивлению, во всем оказался виноват я. Вернее, назначенное

мной свидание. Моя подружка в тот день работала в морге, им поручили сделать

гистологию пальцевой ткани; она так спешила ко мне, что решилась забрать с собой палец

бесхозного трупа, чтобы доделать работу дома, где у нее есть микроскоп.

Мы еще посидели, настроение было испорчено, проводил ее домой, о следующем

свидании не договаривались. Она дала мне свой номер телефона, по которому я так

никогда и не позвонил.

Глупая история, а ведь, если б не этот чужой палец, моя жизнь могла пойти по-другому. Не обязательно лучше, но все же — какая дикость, если такие пустяки могут что-то решать в судьбах людей. Хорошо еще, что она не прихватила с собой в хозяйственной

сумке чью-то бесхозную голову, а то б я получил разрыв сердца…

Интересно, как сложилась ее жизнь? Скольких людей она поставила на ноги и

каково ее личное кладбище неудач? Вспоминается ли ей молодой болван, так

испугавшийся безобидного пальца?

===========

ДЕТСКАЯ КОЛЛЕКЦИЯ

В детстве я был высоким сильным мальчиком, чуть плотноватым, и мои серые, со

стальным оттенком сейчас глаза, кажется, были тогда голубыми. Воспитывала меня одна

мама, она была много занята на работе, и мое свободное время, в основном, уходило на

вынужденное общение с дворовыми дружками да запойное чтение книг.

Литература ко мне поступала из двух живительных источников: классика, которую

приносила домой мама (Мопассана, Бальзака, Флобера, Бунина, Боккаччо) и

отечественная детективная шелуха типа «Над Тиссой» плюс бредни пресловутого майора

Пронина, которые я добросовестно таскал из городской детской библиотеки. Естественно, как и у других ребят моего возраста, особое место в перечне прочитанного занимали

книги Жюль Верна, Вальтера Скотта, Марка Твена, Майн Рида. Несколько обобщая и

оставив за кадром своих хулиганистых дружков, можно сказать, что меня в те годы, кроме

книг, ничего больше не интересовало. Хорошее детство, спасибо мамочке.

Учитывая все вышеперечисленное (внешность, начитанность, хорошая

успеваемость и шпанистые друзья, постоянно ошивавшиеся у ворот школы) девочки

нашего класса заинтересовались мной задолго до того, как ими стал активно увлекаться я.

В общем, в 5–7 классах редкий день обходился без того, чтобы я не принес домой одну –

две записочки от своих восторженных одноклассниц и не зачитал их своему самому

преданному слушателю, мамочке, которая готовила ужин или разжигала грубу в большой

комнате. Ее это чтение необычайно оживляло, и мы вместе смеялись над особенно

безграмотными или навязчивыми посланиями. У меня даже образовалась из них

любопытнейшая коллекция.

13

А потом я сделал не самый умный шаг: желая посмеяться над особенно

приставучими девчонками, назначил двум — по отдельности — встречу на одно время в

одном и том же месте. Большого смеха не получилось: девочки обиделись и захотели меня

проучить. Сказали своим родителям, что я вроде бы пристаю к ним, буквально, не даю

прохода в школе. И в подтверждение — показали мои ответные записки с назначением

времени и места свидания.

Классным руководителем у меня была тогда учительница русского языка и

литературы Елизавета Андреевна Жалнина. Великолепный профессионал, преданно

любящий свой предмет, она ко мне всегда хорошо относилась, зная какую роль в моей

жизни играют книги. И так хвалила меня на уроках в других классах, что иногда

старшеклассники спрашивали: не моя ли она мама?

Так вот, однажды накануне родительского собрания она отвела меня в сторонку и

сказала, что родители девочек жалуются на то, что я не по возрасту озабочен

противоположным полом и постоянно пристаю к их дочкам. В общем, я расстроился и, желая хоть как-то оправдаться, прихватил с собой на собрание, а оно было общим, учеников и родителей, свою злополучную коллекцию. Маме, зная ее крутой нрав, я ничего

не сказал. Мы с ней сидели рядом, и я помню, как у меня забилось сердце, когда

Елизавета Андреевна предоставила слово одной пожаловавшейся на меня родительнице, которая, пылая праведным гневом, обличала меня как юного развратника, не

получающего дома от матери-одиночки нужного воспитания. Моя мамочка удивленно

слушала ее, затем посмотрела на меня неверяще-изумленным взглядом, и ее лицо стало

медленно заливать стыдливой розовой краской.

Во время этой экзекуции я сидел, пряча глаза. Мне казалось, что все смотрят на нас

с мамой с презрением. Мама взяла меня за руку и крепко успокаивающе сжала.

— Что вы на это скажете? — тихо (мне показалось — участливо) спросила ее классная

руководительница.

Мама растерянно молчала, а у меня так билось сердце, что я стал бояться, что оно

выскочит их груди.

А тут уже встал отец другой девочки и, потрясая в руках моей запиской, стал

требовать, чтобы меня или выгнали из школы, или перевели в другой класс.

— Виталик, — обратилась ко мне Елизавета Андреевна, — а ты ничего не хочешь нам

сказать?