Записки нетрезвого человека

«Не знаю, кто был тот гений, который изобрел простое и верное средство, но я бы ему поставил памятник (пишу это без всякой иронии). <…> …брали бочку, выжигали или вымывали из нее остатки содержимого, аккуратно выбивали дно, сохраняя выбитую железную основу… два куска дерева точно по диаметру бочки забивались в нее крестообразно, на образовавшуюся крестовину вешали одежду… Дно немножко поливали водой и железную крышку, обмотав для прочности плащ-палаткой, заколачивали сверху. После этого бочка ставилась на камни и под ней разжигали костер… Никакая вошь такого эксперимента выдержать не могла. <…> Вши органически входили не только в быт, но и во фронтовой фольклор» (Лотман. С. 24).

Пошел на Сухаревскую площадь…

Бывшая Сухаревская площадь (по имени башни), ныне Колхозная, — торговое городское пространство, где теснились мелкие ремесленники, стихийные барахолки, лавки и трактиры.

«Жил он у своего дяди Соломона в доме 1/7, угол 1-й Мещанской и Садового кольца, у самой Сухаревой башни, на втором этаже старенького трехэтажного дома. На первом этаже там многие десятилетия размещался продовольственный магазин… <…> Позже, по прочтении „Золотого теленка“, у меня возникла мысль, что трактир, где была заключена Сухаревская конвенция детей лейтенанта Шмидта, находился именно в этом доме, больше вроде бы негде» (Брауде. — Восп-2. С. 54).

…я пошел на Гоголевский бульвар, где жила моя мачеха…

На Гоголевском бульваре жил отец Володина.

С. 76

Когда начались сомнения? Когда началась отдельная от государства жизнь?

Эти же вопросы звучат и в стихотворениях «А легко ль переносить…» («А легко ль переносить, / сдерживать себя, крепиться, / постепенно научиться / в непроглядном рабстве жить?» (1973; Ст-19. С. 104)); «Меня ошибочно любили» (3-я строфа: «Друзей безмолвно провожаю, / и осуждать их не берусь. / Страна моя, изба чужая, / а я с тобою остаюсь. / Твоих успехов череда — / не для меня не для меня. / А для меня твоя война, / а для меня твоя беда» (1976; Ст-19. С. 103)).

Особенно остро эта тема заявлена в стихотворении «Четырнадцать рабочих расстреляли» (Ст-19. С. 60).

С. 77

…почему отшельники удалялись от людей?

Борис Зайцев (1881–1972) в повести «Преподобный Сергей Радонежский» (1925) в главе «Отшельник» писал: «Существует целая наука духовного самовоспитания, стратегия борьбы за организованность человеческой души, за выведение ее из пестроты и суетности в строгий канон. Аскетический подвиг — выглаживание, выпрямление души к единой вертикали… <…> Если человек так остро напрягается вверх, так подчиняет пестроту свою линии Бога, он подвержен и отливам, и упадку, утомлению… <…> У аскетов, не нашедших еще меры, за высоким подъемами идут падения, тоска, отчаяние… Простое, жизненно-приятное кажется обольстительным. Духовный идеал — недостижимым. Борьба безнадежной… Отшельники прошли через это все…» (Зайцев. Осенний свет. С. 482).

Позвонил… Яше, святому человеку.

Я. Н. Рохлин оставил небольшие, но важные воспоминания о Володине, часть из которых уже цитировалась выше. Здесь хочется привести его размышления по поводу художественного мира драматургии Володина:

«Поэтика его пьес и сценариев органична и кажется простой. Между тем она сложна и многословна, хотя и неделима на составные. Сам А. Володин называет три из них: правда, поэзия и юмор. Можно было бы добавить еще кое-что. Например, силу очень личного сочувствия, которая приобретает характер силы поэтической. Или притягательную силу незаурядности личности, которую он обнаруживает обычно в людях непрестижной номенклатуры (их принято называть еще простыми людьми). <…> Едва ли не все главные его лица так или иначе сделаны из собственного духовного материала. Это лица как мужеского, так и женского пола — его духовные двойники… <…> Лица его пьес и сценариев похожи на своего автора еще и тем, что в первом подходе они непосредственны и наивны и лишь затем обнаруживают глубину личности, присутствие оригинального ума и духовной культуры. На фоне драматургии тех лет володинский демократизм казался вызывающим. <…> Его драматургия содержит в себе некий неформулируемый нравственный комплекс, самобытный человечный, чувственно выраженный и обладающий редкостной влиятельной силой. <…>

Александр Володин создавал свой мир свою действительность, до смешного похожую на нашу, и, кажется, еще более действительную, чем она (верный признак настоящего поэта!) <…> Он оказался самым одаренным и самым самобытным человеком, из всех, кого я знал, и стал одним из самых близких мне людей. <…> Я стал одним их первых, а часто и первым — вслед за женой Фридой — читателем его новых вещей, его неформальным редактором» (Рохлин. С. 16).

Все многочисленнее клан людей, которым необходимо властвовать.