Записки невролога. Прощай, Петенька!

* * *

Прошло время, и Пехова завалили писаниной. Под это дело он выбил себе совместительство.

– Вы неплохой работник, Пехов, – сказал ему главврач. – Только борзеть не надо.

Но тот уже оборзел.

– Не хочу спешить с выводами, – заявил он, – но создается впечатление, что моя орфография оказывает психотерапевтическое воздействие. И жалоб меньше. Я подумываю написать небольшую работу и взять патент.

– С твердым знаком напишете? – не удержался главный.

– Набью на компьютере, – невозмутимо ответил Пехов. – Там у меня получается по-старому. То есть по-новому. Короче говоря, без архаизмов.

– А в политику не собираетесь? Твердый знак как символ незыблемости основ.

– Посмотрим, – пожал плечами Пехов. – Мысль интересная.

Когда он ушел, главврач позвонил профессору, который курировал больницу, разбирал сложные случаи и занимался наукой.

* * *

Главврач пошутил нехорошо, но мысль о политической карьере запала Пехову в душу. Впрочем, сначала требовался научный фундамент, и в этом смысле содействие профессора было совершенно необходимо.

Тот и пришел, прямо на следующий день. Коротко кивнул, уселся в кресло, утомленно пригладил редкие волосы. Лицо у профессора напоминало морду хорька: вытянутое рыльце с настороженно подрагивающими ноздрями.

– Чем вы располагаете, коллега? – спросил он без обиняков после минутного молчания.

Пехов без слов показал ему огромный металлический твердый знак: сувенир, собственноручно изготовленный одним пациентом. Твердый знак стоял за его столом в нише книжного шкафа, откуда пришлось вынуть толстые лекарственные справочники.

– Убедительно, – кивнул профессор. – Я предлагаю вам собрать статистику и действительно написать статью.

– Авторство, как я догадываюсь, пополам? – осведомился Пехов.

С профессором редко разговаривали в таком ключе.

– Авторство будет ваше, – ответил он бесцветным голосом. – Под моим руководством.

Пехов решил, что спорить преждевременно.

– Статистику я соберу за пару дней, – сказал он. – Правда, у меня нет литературных способностей. Я никогда не писал статей. Конечно, не боги горшки обжигают…

– Не тревожьтесь об этом, – сказал профессор. – У меня хорошие консультанты.

* * *

Твердый знак, стоявший в книжном шкафу, был не просто сувенир, а графин. Поскольку с некоторых пор коньяк у доктора Пехова не переводился, он начал использовать подарок по назначению. Никому из окружающих не приходило в голову принять твердый знак за нечто большее, имеющее в себе. Пехов стал попивать больше обычного. На здоровье пациентов это совершенно не отражалось, однако главврач однажды вошел, не стучась – как ему и подобало, – и опустился напротив Пехова в кресло.

– Я долго молчал, – признался он после неприятной паузы. – Но мне докладывают о вас возмутительные вещи.

– Больные? – осведомился Пехов.

– Еще не хватало. Нет. Пока что ваши коллеги.

– Завидуют, – отозвался Пехов развязно, благо минут за десять до прихода начальства приложился к твердому знаку.

– Боюсь, что нам придется отказаться от ваших услуг.

– Подождите до завтра, – попросил тот. – Вам принесут штук тридцать благодарностей. Как лучше – чтобы все подписи на одном листе или хотите пачку? Для солидности?

– Мне не нужны…

– Копии отправятся в газету, – перебил его Пехов. – Плюс это.

Он вытащил из ящика стола брошюру.

– Сигнальный экземпляр.

Главврач прочел: «Оптимизация лечебных услуг с элементами традиционалистской психотерапии в условиях экономического кризиса».

– Вы, помнится, предложили мне пойти в политику, и я подумал, что, может, и правда стоит. В местные органы. У меня лежит казак, я с ним переговорил – он обещает, что его товарищи поддержат.

Подогретый из твердого знака, Пехов непринужденно молол все, что лезло в голову.

– Он вообще атаман. Пожалуй, можно и партию…

Главврач бросил брошюру на стол и молча вышел.

* * *

Все кончилось неожиданно быстро. Благодетель, премировавший Пехова волшебной буквой, поступил заново с очередным обострением. Ночью он крепко выпил, где-то нашел отвертку и гонялся с нею за сестрами. Звали его Пилорамыч. Дежурный врач сделал запись, и Пехов был поставлен перед необходимостью выписать буяна. Тот вошел в кабинет мрачный, пошатываясь, невкусно дыша и с тяжелым взглядом.

– Ты что, доктор? – спросил он. – Меня – и гнать?

Он не сказал про твердый знак, но выразительно на него посмотрел.

– Я бессилен, – развел руками Пехов.

– Да перестань. Мы с тобой оба из народа. Ты же русский! Жидовская морда написала, а ты стелешься.

Ночью дежурил Лазарь Осипович Финкельштейн. В душе Пехов с Пилорамычем согласился. Но вслух сказал:

– Ничего не могу сделать.

И уткнулся в бумаги, готовый начертать «выписанъ за нарушение больничного режима». Еще подумал, не пора ли писать «больничнаго». Тогда Пилорамыч, качнувшись, взял твердый знак и со всей мочи ударил Пехова по голове.

Сувенир был заполнен доверху, а потому увесист, Пехов еще не успел отпить.

Пилорамыча скрутили и отволокли в учреждение, которое тоже оказывает помощь населению, но на другой манер.