Записки о французской революции 1848 года

Правительство торжествовало, но в этом торжестве была опасность: мещанство сделалось дерзко и надменно, демократический характер революции мог утеряться. Некоторые консервативные журналы на другой день испустили вопль радости, называя всю манифестацию возвращением города Парижа к самообладанию, находя в ней залог безопасности будущего Национального собрания, а желчный «Assembl'ee Nationale» [торжествовал] объявил ее торжеством порядка над анархией, видел в ней осуждение Ледрю-Роллена, социальных теорий и чуть-чуть не всей революции 24 февраля. Радикальные журналы «Commune», «R'eforme» были в смятении, считая весь день la jeurn'ee des dupes[159], который представил погоню за фантомом, за небывалым заговором и [делом реакции] явлением в пустоте. Один «National» бодро объявил, что 16 апреля может стать рядом с собратом своим, днем 17 марта по своему значению, так как в оба спасено было Правительство, а стало быть, и Республика. Социалисты всех скорее поняли его настоящее значение. Они тотчас прозрели в нем упадающую силу народа. С невыразимой яростью обратились они на Мараста, которому приписывали энергические меры сопротивления. На этом поприще всех более отличился «Le repr'esentant du peuple», журнал [который по значению своему заслуживает], чрезвычайно замечательный с некоторого времени. Вот одна статья о Марасте еще не самая ядовитая: «Si Ton avait dit-il y a trois mois – aux conservateurs, aux royalistes, aux philippistes, aux dynastiques qui se pressent dans les couloirs de la «ailes des Pas-perdus du Palais-Bourbons: vous voyez bien, ce petit homme qui grisonne, qui sourit en passant pr`es de vous avec une m'eprisante et spirituelle ironie: c'est M. Marrast! c'est le r'edacteur en chef de cet abominable journal, organe de la d'emocratie la plus avanc'ee, de la R'epublique la plus terrible qui a le nom le National; eh bien int'eressants conservateurs, honorables royalistes, d'evou'es philippistes, clairvoyants dynastiques, dans trois mois vous vous consideieez comme comme tr`es heureux de porter ce petit homme grisonnant, – mais spirituel, comme d'eput'e `a l'Assembl'ee Nationale, vous le regarderez comme une sauvegarde de vos privil`eges sociaux, de vos int'er^ets r'eels, lui et sa horde redoutable! Oui vous le jugerez indispensable au gouvernement provisoire de la R'epublique! Vous pleurerez comme des enfants `a la seule pens'ee que des r'epublicains non mod'er'es pourraient bien l'enlever du pouvoir! Vous serez enfin ses infatigables d'efenseurs!»[160]

На другой день депутация [опозоренных] работников напечатала жаркую протестацию против избиения, им сделанного, и оскорбленного величия народа. Правительство отвечало на нее робко и довольно недобросовестно отнесло к усилиям реакции все существующие разногласия в народе, что заставило «Journal des d'ebats» сказать очень забавно: «Правительство хочеть бить своих врагов по нашей спине. Но надо было предпринять что-нибудь решительное для утишения ропота в нижних слоях, прекращения торжества наверху и снять с самого себя [Правительства] подозрения в остановке или возвращении назад. Тогда появились известные энергические декреты, из которых многие противоречили объявленным прежде намерениям Правительства, другие отличались революционной направленностью, совершенно непонятной в настоящее время, и все – странностью своего появления накануне выборов в Национальное собрание и, так сказать, в минуту издыхания существующего Правительства. Перечтем их:

1) В самый день работнической манифестации, 16 числа, появился декрет об уничтожении налога на соль, особенно всегда падающий на бедный класс, но действие декрета должно начаться с 1 января 1849 г., мера, которая могла, очевидно, быть предоставлена и Национальному собранию. Декрету предшествовал рапорт Гарнье-Пажеса, написанный в сентиментально-республиканском духе, как он всегда пишет.

2) На другой день, 17 апреля, декрет о прекращении на время знаменитого принципа о неподсудности магистратуры Франции{130}, [французского] принципа, который дал независимость судам и примерное бескорыстие, принципа, защищаемого самим министром Кремье на другой день революции. Это была пустая уступка клубам, требовавшим, вследствие демократической консекветности, выбора [суда] в судейские должности, как это было в 93 году. Вследствие декрета тотчас же отставлены 4 президента оппозиционных судов и известный Бат, президент контроля. Декрет начинался категорически: «le principe de l'inamovibilit'e de la magistrature, incompatible avec le gouvernement r'epublicain (!), a disparu avec la charte 1830»[161].