Записки о французской революции 1848 года

Этот образчик очень хорошо показывает, как при сильном литературном образовании [всякий человек, социальные идеи] легко обращаться с самыми тяжелыми вопросами современного социализма. В клубе Барбеса теория Луи Блана приняла оттенок спиритуализма [христианского католицизма] под влиянием самого основателя, соединявшего в прекрасном своем виде три противоположных характера: мистицизм, ограниченность и решительность. В этом клубе, между прочим, посереди проектов разорения богатых и передачи всех индустриальных предприятий и собственности в руки Правительства – отстранена была кандидатура экс-пэра д'Альтон Ше за известную речь его в Палате пэров, в которой он объявил себя атеистом. При всеобщих рукоплесканиях собрание объявило; что человек, объявивший себя атеистом, не может быть ни хорошим гражданином, ни истинным демократом. Клуб Бланки, занятый постоянной конспирацией, не имел [решительной теории] особенного социального направления, а равно принимал [теории Бланка, Кабета] ассоциативные теории Блана, коммунистические – Кабета и продуктивной солидарности – Прудона{133} как [особенно поднимающие] удобные к подчинению и обольщению масс. Покуда все клубы разбирали жизнь своих кандидатов с большей или меньшей скандальностью, каждый журнал выдавал свой лист кандидатов, и, наконец, каждый человек, когда-либо написавший строку в жизни или сказавший речь в обществе друзей, предлагал в кандидаты самого себя, не забывая выписать лучшие места из той или другой. Город покрылся разноцветными афишами искателей с воззваниями к своим гражданам. Были люди, которые просто печатали имена кандидатов, какие им вздумалось, не забывая собственного имени, и раздавали их даром в улицах, площадях и пассажах. Разумеется, нет никакого средства перечислить все, что было во всех этих прокламациях странного, неясного, чудовищного: самое разнузданное воображение никогда не достигнет и до половины действительности. Помню три афиши, заслуживающие перейти в потомство: 1) какого-то г. Гуни{134}, объявившего, что нет такого финансового, административного и государственного вопроса, которого бы он не знал и не обдумал с совершенной зрелостью, 2) какого-то г. Буало{135}, обещавшего, как только его выберут, доставить Франции 450 миллионов, вследствие ему одному известного секрета, 3) самая наивная и почтенная г. Сирье{136}, где он излагает причины, побудившие его к кандидатству: во-первых, он беден: 25 франков в день, назначенные депутатам, очень помогли бы поправить дела его, во-вторых, он не имеет образования, но министр просвещения объявил образование даже помехой в исполнении депутатских обязанностей, в-третьих, он крайне уважает народ и в доказательство рассказывает случай из своей жизни. Раз в обществе работников его просили спеть «Марсельезу». Сирье был в сюртуке. Он отошел в сторону и, как священник, облачающийся прежде приближения к алтарю, возложил на себя блузу, перевязался кожаным кушаком и из платка сделал фригийскую шапку на голову – и только после этого приготовления запел песню. Все это очень простодушно и без всякой иронии. Если когда-нибудь исполнит свою программу – собрать все афиши и частные прокламации – новый журнал «Les Murs de Paris»{137}, он окажет истории великую услугу, захватив современную мысль города во всей ее общности. Литераторы, как Виктор Гюго, Дюма, Сю, написали тоже свои прокламации, конечно, менее безграмотные, но чудовищные – по истинной совести – не менее трех предшествующих.