Но весть о протоиерее Иоанне, проповеднике и чудотворце, разнеслась по всей России. «Тысячи людей ежедневно приезжали в Кронштадт, желая видеть о. Иоанна и получать от него ту или иную помощь. Еще большее число писем и телеграмм получал он: кронштадтская почта для его переписки должна была открыть особое отделение. Вместе с письмами и телеграммами текли к о. Иоанну и огромные суммы денег на благотворительность. О размерах их можно судить только приблизительно, ибо, получая деньги, о. Иоанн тотчас же их раздавал... На эти деньги о. Иоанн ежедневно кормил тысячу нищих, устроил в Кронштадте... „Дом Трудолюбия” со школой, церковью, мастерскими и приютом... а в Санкт-Петербурге построил женский монастырь на Карповке, в котором и был по кончине своей погребен» («Житие св. Иоанна Кронштадтского»).
Отец Иоанн постоянно бывал в Петербурге — его просили совершать молебны в учреждениях, в частных домах, навестить больных. Его окружали толпы почитателей: люди стремились получить благословение, даже просто прикоснуться к нему в надежде, что это принесет желанную помощь. Газета «Неделя» в 1885 году писала о его приездах в Петербург: «В центральной части города раз или два в день образуются огромные скопища... Из какого-нибудь дома или собора показывается священник, известный отец Иоанн. Он окружен толпою и еле движется... Его буквально рвут на части, и огромных усилий ему стоит сесть на извозчика, за которым бежит толпа без шапок...» В 1908 году отец Иоанн умер и был погребен в усыпальнице Иоанновского монастыря в Петербурге. Этот монастырь на набережной реки Карповки стал местом паломничества. По ряду свидетельств, у его гробницы происходили чудесные исцеления. Как и Ксения Петербургская, Иоанн Кронштадтский стал заступником и опорой верующих людей в самые трудные годы жизни города.
В числе почитателей Иоанна Кронштадтского были люди разной сословной принадлежности, но не интеллигенция. В чем же дело? А все в том же: он поп, более того — олицетворение всего поповского. Суть даже не в том, что деньги, стекавшиеся к нему, он тратил на милостыню, строительство монастырей и храмов, как делали лет за триста до него — но «не в наше просвещенное время». Главное — его проповеди и дневник, составившие книгу «Моя жизнь во Христе». Например, такая запись: «Церковь — собрание видящих все в истинном свете. Все люди в мире не возрождены, подвержены слепоте сердечной, но сословие мнимо-ученых и писателей чиновного мира, студенческого, женского подвержены в большинстве самой гибельной слепоте от гордого самомнения, и тем хуже, что они не сознают своей беды и увидят ее лишь тогда, когда будут умирать и когда вся жизнь покажется им как на ладони» (Иоанн Кронштадтский. «Живой колос с духовной нивы»).
Иоанн Кронштадтский хотел с церковного амвона вразумить Россию, остановить набирающий силу разбег к пропасти. Писать и говорить то, что говорил он, в предреволюционную эпоху было смело — и обречено на провал. «Передовым людям» все это казалось отсталым, убогим... А слушали его «темные массы», которые не умели ни красноречиво убеждать, ни возражать, а после революции и разрухи большей частью разбрелись по своим деревням. Среди них был и мой дед, кронштадтский рабочий. Я помню его в разоренной деревне послевоенных лет, всегда что-то мастерящего и усердно молящегося. Кроткий свет его терпения и молитвы — отсвет трудов отца Иоанна.
Монастырь на Карповке, где погребен Иоанн Кронштадтский, в советское время был заброшен, то ли склад там был, то ли артель... Даже среди других разоренных храмов и монастырей он выглядел особенно опустелым, бессмысленно огромным. Теперь он снова стал монастырем. И записи Иоанна Кронштадтского мы, зная последующее, читаем теперь иначе, чем читали столетие назад, в его времени: «Господи, спаси народ русский, Церковь православную в России — погибают: всюду разврат, всюду неверие; богохульство, безначалие. Господи, спаси Самодержца и умудри Его! Господи, все в Твоих руках, Ты — Вседержитель!»
Закат Петербурга
«Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса, и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас... Музыка играет так весело, так радостно, и кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем живем, зачем страдаем... Если бы знать, если бы знать!..» (А. П. Чехов. «Три сестры»).