Читаем Записки о Петербурге. Жизнеописание города со времени его основания до 40-х годов X X века полностью

«Опереточный верховный главнокомандующий», как назвал его один из мемуаристов, отстранил руководство Штаба и взялся за дело сам. Единственным очевидным результатом его деятельности стало то, что к утру Штаб опустел — ушли и офицеры, и полковые делегаты. А через несколько часов, утром 25 октября, Керенский сам покинул Петроград. Он отправился в Гатчину для встречи войск, которые должны прибыть на подмогу с фронта. Правда, эти войска правительство вызвало лишь несколько часов назад, ночью 24/25-го. Так что немудрено, что в Гатчине никого не оказалось. Тогда, «как будто повинуясь какому-то внутреннему голосу», он отправился дальше, в Псков.

Самое странное, что первый эшелон вызванных войск в тот день все-таки появился. Состав, в котором прибыл самокатный батальон — надежная, боеспособная часть с Западного фронта — остановился в 80 километрах от Петрограда, на станции Передольская, и до 27 октября ждал распоряжения правительства из Петрограда. Но этого правительства уже не существовало.

Вечером 24 октября в Петрограде было тревожно. Опустели рестораны, кинематографы, театры. Возле правительственных зданий дежурили пикеты; к ночи в центре города появились немногочисленные патрули ВРК — Военно-Революционного комитета большевиков. А утром тревоги как и не было: мосты сведены, «по-всегдашнему ходят переполненные трамвайные вагоны»; «толпа на улицах и в трамваях поражает своим безразличием»; «на улицах все буднично и обыкновенно, привычная глазу толпа на Невском... та же деловая или фланирующая публика». Эти свидетельства о дне 25 октября записаны позже, многие авторы отмечают: в тот день в городе царило веселье («публика поголовно смеется»).

Весело и у Зимнего дворца. Член Чрезвычайной следственной комиссии Коренев вспоминал: «Утром 25-го октября мне, по обыкновению, подают к гостинице экипаж, еду во Дворец с предчувствием чего-то скверного, но предвестников близкого грядущего никаких не замечаю... Только уже у самого Дворца заметно необычное шевеление... Дворец снаружи принял более боевой вид: все его выходы и проходы, идущие на Неву, облеплены юнкерами. Они сидят у ворот и дверей Дворца, галдят, хохочут, бегают по тротуару вперегонки. Их здесь примерно сотни четыре человек».

Военные школы и училища столицы, по подсчетам большевиков, могли выставить четыре-пять тысяч бойцов. Штаб гарнизона имел время и возможность мобилизовать юнкеров, но распоряжение прибыть к Зимнему дворцу было послано лишь 24 октября. Утром 25-го Савинков заметил: в толпе на Невском, как обычно, много военной молодежи. «Я сделал заключение: юнкерам не было отдано приказание оставаться в казармах, и значит, их нельзя будет собрать в случае нападения большевиков на Зимний дворец»20.

Спокойствие в городе обманчивое: большевики не бездействовали. «За ночь и утро „восстание” распространилось чрезвычайно быстро, насколько под восстанием можно понимать захват правительственных учреждений». Еще накануне два безоружных комиссара «захватили» Центральный телеграф. Сопротивления представители ВРК не встречали нигде. Это придало захватчикам уверенности; «не встречая противодействия, они безобразничали ».

По плану ВРК ночью 24/25-го следовало окружить Зимний дворец и арестовать правительство. Но один из руководителей переворота, Н. И. Подвойский, свидетельствует: первое продвижение войск к Зимнему дворцу началось только в 6 —7 часов утра 25 октября. Хотя «продвижение войск» — сильно сказано. Около 9 часов утра Керенскому доложили, что на Дворцовом мосту стоят матросские пикеты. Патрули ВРК выставлены на Невском проспекте в районе Дворцовой площади; солдаты не пропускают прохожих на Мойке у Мариинского дворца. Наверное, были и другие «продвижения войск» в том же роде, но ничего более существенного не происходило.

Во дворце собирались защитники Временного правительства. «На пополнение юнкеров из Петергофской и Ораниенбаумской школ, охранявших Дворец, постепенно подошли ударницы из женского батальона, отряд казаков с пулеметами, батарея Михайловского артиллерийского училища, прибыла школа инженерных прапорщиков, собрались добровольцы. Одним словом, скопилась некоторая военная сила, как будто достаточная для того, чтобы продержаться до прибытия войск с фронта».

Однако скоро выяснилось, что для обороны ничего не подготовлено. Из поленниц дров, сложенных у парадного входа во дворец, юнкера наскоро соорудили баррикады. Нет снарядов, боеприпасов, нет даже еды. Организацию обороны можно представить хотя бы по такой детали: недавно назначенные коменданты Зимнего не знали топографии дворца; дверь, выходящую к Зимней канавке, не заперли, о ней не знали или забыли. К вечеру через этот вход во дворец стали проникать осаждавшие.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука