Собор... по архитектуре один из прекраснейших храмов, какие только существуют. Гренадер мой вошел в него вместе со мною; но по несчастью дверь захлопнулась за нами так плотно, что мы не могли ее открыть изнутри. Я испугался, как бы бедняга-солдат не повесился от отчаяния... Пока он изыскивал средства выпутаться из затруднения, я заметил в свете негасимой лампады две великолепные гробницы: императора Петра I и императрицы Анны, сел в пространстве, разделяющем их, и предался размышлениям о превратностях земного величия. Между тем гренадер мой отыскал маленькую дверцу, при которой стоял часовой, в руку которого я сунул червонец за оказанную нам милость выпустить нас. Мы весело возвратились в наше печальное жилище».
Светское и религиозное образование в Петербурге и вообще в России того времени пребывало в печальном состоянии. Хотя открывались новые школы и различные учебные заведения для дворян, работала Академия наук; хотя религиозная Елизавета строго соблюдала посты и требовала того же от придворных настолько, что канцлер А. П. Бестужев-Рюмин должен был получить разрешение немного смягчить соблюдение поста от самого патриарха Константинопольского.
Но торжественно богослужение проходило только в придворных церквах, а в приходских по большей части было грязно, тесно, священники были очень бедны и невежественны. От человека, принимающего сан священника, требовались лишь свидетельства о начальном обра-
зовании и честном поведении. Среди аттестаций столичных священников попадались такие: «школьному учению отчасти коснулся», «дошел до риторики и за переросло-стию, будучи 27 лет, уволен». Прихожане в церкви вели себя шумно, а между священниками случались ссоры и даже потасовки.
Не лучше обстояло дело и со школами. Образованных учителей было мало. Характерно воспоминание майора Данилова об Артиллерийской школе того времени (в ней учились дворяне): «Великий тогда недостаток в оной школе состоял в учителях. Сначала... было для показаний одной арифметики из пушкарских детей два подмастерья; потом определили... штык-юнкера Алабуева. Он тогда содержался в смертном убийстве (за убийство. —
Картина грустная. Но примечательно, что именно в это время в Петербурге жили первый великий русский ученый — М. В. Ломоносов и первая святая нашего города — Ксения Петербургская. Мы помним, что для упрочения положения Петербурга в глазах России основатель города приказал перенести сюда мощи святого Александра Невского. Князь Александр Невский, воитель за Русскую землю, был близок сердцу самого Петра Великого и его представлению о долге государя. «С XVIII века Св. Александр в официальном почитании затмил и даже вытеснил почти всех святых князей. Император Петр, перенеся его мощи из Владимира в новую столицу, в годовщину Ништадтского мира сделал его ангелом-покрови-телем новой империи» (Г. П. Федотов. «Святые Древней Руси»). Образ Блаженной Ксении Петербургской не сходен с образом победоносного воителя Александра, ее подвиг — иного рода. Ксения Петербургская — юродивая, блаженная.
В пятидесятые годы XVIII столетия на улицах Петербурга появилась странная фигура — женщина в мужской одежде, называвшая себя Андреем Петровым. О ней знали, что она вдова певчего придворной капеллы Андрея Петрова — Ксения. После смерти мужа Ксения раздала все имущество бедным, покинула дом и стала стран-ницей-юродивой. Она бродила по Петербургу, ночуя где придется; ее можно было увидеть в церкви, подпевающей во время службы; она заходила в дома, куда ее звали или где случилась беда, или просто шла по улице, что-то бормоча, погруженная в свои мысли. Так блаженная Ксения прожила в Петербурге около полувека. В городе ее знали и любили: богатые купеческие семьи наперебой предлагали приют, ее зазывали в гости — считалось, что посещение Ксении приносит счастье. Говорили также, что по ее молитве совершаются чудеса. Она была прозорливицей. Блаженная Ксения предсказала смерть императрицы Елизаветы, неожиданную для всех. Накануне ее кончины Ксения обходила город со словами: «Пеките блины», вся Россия будет печь блины, справляя поминки по Елизавете.