Записки о прошлом. 1893-1920

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. НА ЦАРСКОЙ СЛУЖБЕ. 1914 - 1917 ГОДЫ

За Веру, Царя и Отечество

Приезд на службу. Новогеоргиевск. Полковой жид. 8-й Запасный кавалерийский полк и его состав. Служба и забавы. Жизнь в маленьком гарнизоне. Весенний роман. Перевод в Туземную дивизию. Отъезд на фронт. Галиция во время войны. Приезд в полк. Его состав и служба. Охота на кабанов. Курбан-байрам в Волковицах. Первые окопы. Кавказская туземная конная дивизия и её состав. Её типы. Фронтовые впечатления. Бой 29 октября 1915 года у селения Петликовцы Новые. Моя контузия и эвакуация. Санитарный поезд и приезд в Курск. Лазарет Курского дворянского собрания. В родных местах. Возвращение на фронт с братом. Новая эвакуация. Киев, Новороссийск, Туапсе, Сухум. Морская катастрофа. Гагры. Независимое герцогство Ольденбургское и его нравы. Абхазия и её типы. Дорога в Тифлис. Боржом, Аббас-Туман. Сумасшедший дом и жизнь в нём. Революционная пропаганда и сердечные дела. Тифлис и скандал в штабе армии. Снова Аббас-Туман. Первый роман. Последние дни перед революцией. Назначение в генерал-губернаторство областей Турции, занятых по праву войны.

Под Рождество 1914 года, после недолгой побывки в Покровском, я подъезжал к унылому и глухому полустанку Павлыш Южных железных дорог, стоявшему одиноко в голой степи. На последнем перегоне со мной произошёл очень глупый инцидент по молодости лет и из-за служебной неопытности. Поезд подходил к железнодорожному мосту через Днепр, имевшему во время войны большое стратегическое значение, почему мост усиленно охранялся. В вагоны каждый раз, когда поезда подходили к предмостной станции, ставились вооружённые солдаты, а все двери и окна закрывались.

Вагон, в котором я ехал, был почти пуст, а потому солдатик с винтовкой расположился против моего купе, единственного занятого. Солдат оказался из так называемых «крестиков», т.е. бородачом лет сорока пяти, призванным из ополчения. Военная форма мало изменила его чисто мужицкий, деревенский вид. Заметив у меня на диване газеты и журналы, страж почесал затылок и попросил «газетки».

Готовый по молодости лет обнять весь мир и, в особенности, чувствующий симпатию к солдатам, моим будущим подчинённым, я, руководствуясь этими похвальными чувствами, немедленно вручил ополченцу целую кучу всевозможных «Огоньков» и «Синих журналов». Солдатик поблагодарил и, удобно облокотившись о свою «берданку», занялся рассматриванием картинок. В это время хлопнула наружная дверь, зазвенели шпоры, и против моего купе остановился жандармский офицер.

− Ты что же это делаешь?! − строго обратился он к солдату. − Ты, борода, здесь часовым поставлен, а вместо этого… газету читаешь? Ведь ты как часовой не имеешь права и в руки её взять! Да кто тебе её дал?

− Вот… ейное благородие, − пробормотал смущённый «крестик», − они чичас издесь у купе сыдять.

Усатое лицо жандарма удивлённо заглянуло ко мне в дверь, но, увидев моё юное и явно новоиспечённое «благородие», ротмистр только усмехнулся и прошёл дальше, ничего не сказав. Я, что называется, «спёк рака» и сообразил только теперь в пустой след, что оба мы с ополченцем по неопытности грубо нарушили устав гарнизонной службы: я − тем, что дал, а он − тем, что взял газеты.

Высадившись со своими чемоданами и вьюками на полустанке, я нанял в Новогеоргиевске (или, как его называли местные жители, Крылове) странный иудейский драндулет на полозьях. Путь наш шёл 70 вёрст по голой, как ладонь, степи, с которой ветер сдул все признаки снега, так что, несмотря на декабрь, полозья гремели и визжали по замёрзшей в чугун земле.