Записки о прошлом. 1893-1920

Помню, что однажды нянька Марья, подняв меня утром с постели, во время одевания и умывания сообщила с нескрываемым неудовольствием, что к нам приехала новая «губернантка». Няньки и остальная прислуга приняли её с неприязнью, как всякий новый элемент в доме, нарушающий привычный им уклад. Недовольство няньки, которую я очень любил, немедленно передалось и мне, я раскапризничался и отказался выйти «повидаться» с новым моим начальством. Няньке пришлось вынести меня на руках в столовую, где я увидел тоненькую, стройную и молодую блондинку, очень ласково меня приветствовавшую.

Поселилась Мария Васильевна в комнате нижнего этажа, куда мы с братом каждое утро спускались на занятие русским языком и арифметикой. С первых лет появления Марии Васильевны в нашем доме она сделалась не столько нашей гувернанткой, сколько нашей пестуньей, заменившей нам с Колей нянек и кормилиц, с рук которых мы ещё неохотно слезали в те времена. Моя Марья, так и не примирившаяся с новой гувернанткой, через два года заболела и умерла в курской больнице, куда её поместила мать, а Колина – Дуняша, вовремя обнаружившая кухонные таланты, стала сначала помощницей повара Андрея, а затем и самостоятельной поварихой. Постепенно Мария Васильевна вошла в семью как равноправный её член и стала принимать участие не только во всех её радостях и горестях, но и взяла на себя всё домашнее хозяйство дома, до которого мама была не охотница. Помню, что мать, очень полюбившая Марию Васильевну и проводившая в её компании всё своё время, по случаю разных семейных праздников всегда требовала, чтобы отец покупал, наряду с другими членами семьи, подарок и Марии Васильевне.

Братишка Женя, родившийся в 1902 году, перешёл к ней на руки с самого рождения. Как только он начал лепетать первые слова, стал называть Марию Васильевну «мамой белой», в отличие от «мамы чёрной», своей родной матери, которая действительно была жгучая брюнетка и волосами, и цветом кожи, унаследовав это от своей матери, родом черногорки.

На всех пикниках, поездках в гости, катаньях и приёмах рядом с мамой находилась всегда Мария Васильевна. Для верховой езды, которую очень любили все дамы нашей семьи, отец подарил маме и Марии Васильевне одновременно два дамских замшевых, шитых шёлком седла, на которых они в сопровождении меня в качестве обязательного кавалера ежедневно катались по окрестностям. Молодая, стройная и прекрасно сложенная Мария Васильевна благодаря всем этим обстоятельствам с первых лет своей жизни в Покровском стала ближе к отцу, чем бы это следовало. Мать, слишком доверявшая ей и мужу, сделала также большую ошибку, допустив эту излишнюю близость, которая приняла через несколько лет размеры, приведшие к большой семейной драме.

С началом 1903 года брату исполнилось 10 лет, а мне 9, и учебные занятия наши приняли более серьёзный характер, так как весной 1904 года мы одновременно должны были поступить в кадетский корпус. Брат, выдержав благополучно вступительный экзамен, поступил в Воронежский корпус через год, меня же было решено отдать в реальное училище в Туле, так как маме было тяжело расстаться одновременно с двумя сыновьями. Эта излишняя любовь к детям сыграла в семье плохую роль и печально отразилась впоследствии на всей жизни моего старшего брата. Первый же его учебный блин, что называется, вышел из-за этого комом. Проучился он в Воронежском корпусе всего несколько месяцев, после чего тосковавшая по нему мать взяла его обратно, решила больше не расставаться ни с одним из нас. В качестве репетитора для подготовки нас в гражданское учебное заведение зимой 1903 года был приглашён студент-юрист Иван Григорьевич, который должен был подготовить нас обоих во второй класс реального училища. Зима 1903-04 года не сохранилась в памяти, и только с весны 1904 года начинаются мои связные воспоминания.

В мае этого года мать повезла нас с Колей в Тулу для вступительного экзамена. Николай в своей жизни уже держал экзамены, я же переживал это детское испытание впервые. Экзамены нам пришлось держать сравнительно небольшой группой мальчиков, так как главная масса поступала, конечно, в первый класс. В группе этой особенное внимание всех нас обращал на себя высокий и тощий еврейчик Ицкович, откуда-то уже знавший всех учителей, их характеры, повадки и обычаи, как и все входы и выходы совершенно незнакомой для нас училищной жизни. Явная компетентность в этом деле сразу создала ему в нашей стайке известный вес и авторитет. Этому способствовало ещё и то обстоятельство, что Ицкович был старше нас всех годами, больше всех ростом и как истинный представитель своей расы был наделён большой дозой предприимчивости и нахальства. Нечего и говорить, что экзамены он выдержал блестяще, хотя и не совсем честно, так как весь был начинён писанными шпаргалками. Для нас с братом испытания сошли также более или менее благополучно, за исключением последнего – рисования, на котором оба мы оскандалились.