Находившаяся в приёмной зале, где это происходило, публика, что называется, остолбенела на месте, но побледневший, как смерть, "фазан" успел, на своё и моё счастье, схватить стул, которым и отразил широкий клинок моей шашки. Лезвие, прорубив сиденье, выбило у него из рук стул, который покатился по паркету, полковник же очень проворно спрятался от второго удара за письменный стол. Офицеры схватили меня за локти и, уговаривая «успокоиться», отвели в угол. Выскочившие на шум и крик штабные окружили пострадавшего полковника и увели его куда-то вглубь здания.
Через пять минут адъютант именем коменданта штаба отобрал у меня оружие и пригласил к начальнику штаба Кавказской армии. Красивый видный генерал сидел в большом кабинете и встретил меня удивлённым и в тоже время любопытным взглядом. Это был генерал Болховитинов.
− Что с вами, поручик? Вы сознаёте, что вы наделали?
− Виноват, ваше превосходительство! Но я приехал с фронта и не привык, чтобы со мной в тылу разговаривали таким тоном. Я боевой офицер, сильно ранен и не заслуживаю этого.
− Слушайте, поручик, что я вам скажу, − подумав, ответил мне генерал. − По законам военного времени вы можете быть за ваш поступок приговорены к расстрелу и потому не рыпайтесь, а слушайте моего совета, я вас хочу спасти. Мне доложили, что вы только что выписаны из психиатрического лазарета после контузии, это верно?
− Так точно!
− Ну и прекрасно! Отправляйтесь туда обратно... если, впрочем, не предпочитаете идти под суд. Вы согласны?
− Так точно, ваше превосходительство! Согласен и… покорнейше благодарю.
− Ну и прекрасно! С полковником С. я объяснюсь сам, а теперь отправляйтесь немедленно в Артачалы, там есть 42-й лазарет, тоже психиатрический. Явитесь в нём старшему врачу и скажите ему, что вы прибыли по моему личному приказу. Я ему протелефонирую.
Поблагодарив ещё раз бравого генерала, так по-суворовски разрубившего завязанный было моей горячностью узел, я прямо из штаба на извозчике поехал в Артачалы. В 42-ом госпитале меня приняли немедленно, чрезвычайно вежливо и даже с оттенком некоторого страха. Видимо, здесь было уже известно о скандале, учинённом мною в штабе армии. Через два дня в особом специальном вагоне с решётками и под караулом санитаров и сестёр я опять был доставлен в Аббас-Туман, где встретился снова с... Евгенией Константиновной.
Для формальности прожив две недели в Аббас-Тумане, я был выписан снова, приехал в Тифлис уже по снежному пути. Назначение на этот раз я получил необыкновенно быстро и уже через три дня после приезда был прикомандирован к формировавшемуся в Тифлисе для Азиатской Турции этапному батальону. В штабе его я неожиданно встретился с поручиком Ченгери, который пригласил меня к себе в гостиницу, где я опять увидел Евгению Константиновну. Все мои добрые намерения при виде её пошли к чёрту, и мы оба поняли, что нас соединяет серьёзное чувство. Как назло, сам Ченгери был как слепой и, не замечая того чувства, которое меня влекло к его жене, постоянно приглашал меня быть в их компании и даже просил развлекать в его отсутствие жену.
В январе 1917 года Евгения Константиновна, служившая врачом в Красном Кресте, получила новое назначение и уехала в Эрзерум. Проводив её, Станислав Ченгери предложил мне поселиться вместе с ним. Мы сняли две комнаты на Ольгинской улице у какой-то старушки и стали ходить на службу в канцелярию этапного батальона, к которому оба были прикомандированы в качестве ротных командиров будущих рот. Пока что весь состав батальона состоял из командира его, полковника Черноглазова, нас двоих и моего денщика Филиппа. В практической жизни Ченгери оказался очень оборотистым человеком и добрым товарищем. Нас с ним связывало и общее воспитание: оба мы были кадровыми офицерами, окончили кадетский корпус и военные училища в Петербурге.
Наше пребывание в штабе этапного батальона оба мы рассматривали как временное и случайное, и потому одновременно с тем рыскали по Тифлису в поисках какой-нибудь приличной службы. Однажды Станислав принёс известие, что в Тифлисе формируется и скоро открывает свои действия новое военно-административное управление для областей Турции, занятых русскими войсками. К этому времени фронт Кавказской армии, начинаясь у моря около Платаны, южнее Трапезунда, шёл на восток на Диарбекир и затем на юго-восток к Вану и границам Месопотамии к персидской границе. Завоёванные вилайеты Турции составляли уже огромное пространство, которым нужно было управлять. Учреждение, предназначенное для этой цели, и формировалось в Тифлисе, получив наименование «Генерал-губернаторства областей Турции, занятых по праву войны». Штаб его, или, вернее, главное управление помещалось в обширном особняке на Сололаках. Генерал-губернатором был только что назначен генерал-лейтенант Романько-Романовский, бывший военный губернатор Батума, а его начальником штаба − генерал-майор Тэрмэнг, бывший командир 80-го Кабардинского полка.