Сегодня я ничему не верю:Глазам — не верю.Ушам — не верю.Пощупаю — тогда, пожалуй, поверю,Если на ощупь — все без обмана.Мне вспоминаются хмурые немцы,Печальные пленные 45-го года,Стоявшие — руки по швам — на допросе.Я спрашиваю — они отвечают.— Вы верите Гитлеру? — Нет, не верю.— Вы верите Герингу? — Нет, не верю.— Вы верите Геббельсу? — О, пропаганда!— А мне вы верите? — Минута молчанья.— Господин комиссар, я вам не верю.Все пропаганда. Весь мир — пропаганда.…Если бы я превратился в ребенка,Снова учился в начальной школе,И мне бы сказали такое:Волга впадает в Каспийское море!Я бы, конечно, поверил. Но преждеНашел бы эту самую Волгу,Спустился бы вниз по течению к морю,Умылся его водой мутноватойИ только тогда бы, пожалуй, поверил.Лошади едят овес и сено!Ложь! Зимой 33-го годаЯ жил на тощей, как жердь, Украине.Лошади ели сначала солому,Потом — худые соломенные крыши,Потом их гнали в Харьков на свалку.Я лично видел своими глазамиСуровых, серьезных, почти что важныхГнедых, караковых и буланых,Молча, неспешно бродивших по свалке.Они ходили, потом стояли,А после падали и долго лежали,Умирали лошади не сразу…Лошади едят овес и сено!Нет! Неверно! Ложь, пропаганда.Все — пропаганда. Весь мир — пропаганда.
М. В. Кульчицкий
Одни верны России потому-то,Другие же верны ей оттого-то,А он — не думал, как и почему.Она — его поденная работа.Она — его хорошая минута.Она была отечеством ему.Его кормили. Но кормили — плохо.Его хвалили. Но хвалили — тихо.Ему давали славу. Но — едва.Но с первого мальчишеского вздохаДо смертного обдуманного крикаПоэт искал не славу, а слова.Слова, слова. Он знал одну награду:В том, чтоб словами своего народаВеликое и новое назвать.Есть кони для войны и для парада.В литературе тоже есть породы.Поэтому я думаю: не надоОб этой смерти слишком горевать.Я не жалею, что его убили.Жалею, что его убили рано.Не в третьей мировой, а во второй.Рожденный пасть на скалы океана,Он занесен континентальной пыльюИ хмуро спит в своей глуши степной.