Записки об Анне Ахматовой. 1963-1966

Я показала ей номер газеты «Новости дня» с объявлением о «Реквиеме» и о книге стихов Иосифа Бродского с пометкой «поэт-тунеядец». Она глянула невнимательно и протянула газету Юле. Заговорила о Бродском. Оказывается, к нему на день рождения ездили друзья – Толя Найман и Женя Рейн. Застали его не в деревне Норинской, где он отбывает ссылку, а в районном центре, в Коноше – в тюрьме. Наказан за нарушение режима: опоздал из отпуска. Толя пробился к какому-то большому начальнику и тунеядца на сутки отпустили тунеядствовать. Праздник удался.

Какие, однако, нежности! Хороший знак²¹⁶.

Анна Андреевна рассказала, что в «Литературной газете» после всех коленопреклоненных просьб, извинений и телеграмм выйдут только переводы из египетской поэзии, а из собственных стихов – ни единого[180].

– Наровчатов убит, – добавила Анна Андреевна. – Он был здесь вчера и дрожал мелкой дрожью. Я его утешала.

И глупо, и смешно, и противно! А главное – скучно! Как это все надоело. Одно и то же, одно и то же, одно и то же! Почему не печатать собственные стихи Ахматовой, а печатать только переводы? Ведь ждановгцина практически отменена? Или не отменена? И какой болван, не имеющий касательства к поэзии, звонит другому болвану, и кто именно выносит окончательное решение, и почему все это вместе – государственная тайна? Причина, почему отклонены стихи, имя – решившего отклонить?

…Звонка о визах между тем нет и нет. Едут сегодня? Не едут?

Боже, какая скука! Сидим, молчим, ждем. И новость, которую я могла бы рассказать, но не рассказываю, тоже скучная, потому что опять, и опять, и опять Лубянка. От скуки я молчу… Оксмана вызывали на Лубянку. Весьма учтиво вернули ему все книги и все бумаги, кроме писем Глеба Струве, Владимира Набокова и нескольких книг. Довели свою любезность до такой степени, что какой-то тамошний генерал представился Оксману как поклонник таланта, и приказал своему шоферу довезти Юлиана Григорьевича до дому и – подумать только! – подняться с ним вместе в квартиру и отнести туда книги…

От своего участия в исключении Оксмана из Союза, о запрете на имя тамошние деятели, однако, отказываются. «Это какая-то другая инстанция»… Людоеды в овечьей шкуре.

Скууучно!

Возник обычный общий разговор о Евтушенко, Вознесенском и Ахмадулиной. О Евтушенко и Ахмадулиной говорили по-разному, о Вознесенском же все с неприятием.

– «Мальчик Андрюшечка», как называли его у Пастернаков, – сказала Анна Андреевна. – Вчера он мне позвонил. «Я лечу в Лондон… огорчительно, что у нас с вами разные маршруты… Я хотел бы присутствовать на церемонии в Оксфорде». Вовсе незачем, ответила я. На этой церемонии должен присутствовать один-един-ственный человек: я. Свиданий ему не назначила: ни у Большого Бена, ни у Анти-Бена…

Разговор впал в обычную колею: вот мы сидим, недоумеваем, бранимся, а Вознесенский, Евтушенко и Ахмадулина имеют бешеный успех.

– Надо признать, – сказала Анна Андреевна, – что все трое – виртуозные эстрадники. Мы судим их меркой поэзии. Между тем, эстрадничество тоже искусство, но другое, к поэзии прямого отношения не имеющее. Они держат аудиторию вот так – ни на секунду не отпуская. (Она туго сжала руку и поставила кулак на стол.) А поэзия– поэзией. Другой жанр. Меня принудили прочесть «Озу» Вознесенского, какое это кощунство, какие выкрутасы…²¹⁷

Было около четырех. И до сих пор неизвестно – едут они или не едут, готовы визы или нет. Я ушла, условившись, что позвоню, и если да – примчусь на вокзал.

28 мая 6 5 (продолжение) Не уехали. Отправятся 1 июня. Нет ничего вреднее для больного сердца, чем этакие финты.

29 мая 6 5 Вечером вчера международный звонок. Скороговорка телефонистки: «Вас вызывает Лондон. Будете говорить? Будете говорить? Будете говорить?» – Буду.

Звонила Аманда. Она хочет встретить Анну Андреевну в Голландии, чтобы помочь ей на пароходе. Я позвонила про это Анне Андреевне, и по бурной ее радости заново поняла, как она боится дороги!

31 мая 6 5 Боялась не зря. Уезжала мучительно. Уехала, но не обошлось без болей в сердце. Я ее не провожала (занята), но Ника и Наталия Иосифовна рассказывают: до без четверти шесть ей не изволили сообщить, едет она или нет; она своим грозила, что если визу не дадут сегодня – вообще не поедет ни в какой Лондон, а отправится к себе в Комарово. Дали! Но на перроне уже сплошной нитроглицерин.

26 июня 6 5 Вчера, вернувшись с дачи, я сразу позвонила ей. В ответ – бурная радость: «Я вам вчера весь день звонила. Приходите скорее!» И вот – Ордынка. Всюду цветы. Проклятье! Моя неспособность помнить дни рождения опять сыграла со мною злую шутку. Только что день рождения Анны Андреевны, а я и не вспомнила. И вообще непростительно: в нашем саду, в Переделкине, цветет сирень, а я ни веточки не привезла.