Записки одессита. Оккупация и после…

Трамвай тронулся и начал набирать скорость. Оказалось, что буфер проворачивается вокруг своей оси, видимо, поэтому он и оказался незанятым. Ленька при падении ухватился за буфер руками, а «пятой точкой» стал тормозить разгоняющийся трамвай. Его заносило под днище и выбрасывало наружу, но Ленька держался мертвой хваткой и протормозил по булыжной мостовой через перекресток до книжного магазина «Два слона».

Руки, в конце концов, не выдержали нагрузки, и Ленька остался сидеть на мостовой. Верхняя часть туловища и голова были густо вымазаны мазутом, на лбу и на руках четко обозначились ссадины и кровоподтеки. От трусов остались длинные лоскуты, висящие на резинке сзади, но спереди они выглядели как новые.

Прохожих было не так много, но все, кто находился неподалеку, остановились и наблюдали за происходящим с неподдельным интересом. На углу сидел на своем рабочем месте чистильщик обуви дядя Коля, занимавшийся своим ремеслом и до войны, и во время оккупации. Он всегда шутил, и казалось, его ничто не касается из того, что происходило или происходит.

Это был пожилой, но подвижный, даже несколько вертлявый худощавый мужчина, который обращался со своими щетками как фокусник. Он чистил ботинки румынским офицерам, затем немецким, которые приучили его не называть цену за выполненную работу.

Немецкие офицеры садились в кресло важно и ставили ногу на красивую подставку, а дядя Коля священнодействовал так, что его работа не могла не понравиться. Редко какой немец не бросал оккупационные марки в его сторону. Солдаты почему-то не садились в кресло, а мы с Ленькой часто подходили к дяде Коле, который всегда говорил о чем-то веселом. Когда бомба попала в дом, возле которого работал чистильщик, он перенес свое имущество через дорогу, и сидел там уже почти до конца сороковых годов.

После освобождения города дядя Коля чистил обувь блатным и приблатованным, которым тоже не следовало называть стоимости работы: они расплачивались и без того достаточно щедро.

Когда не было клиентов, он играл со шпаной, постоянно крутившейся вокруг него в наперсток, карты, орел-решку и почти всегда выигрывал. Он не был ничем занят, когда недалеко от его рабочего места с криком отпустил буфер трамвая Ленька. Дядя Коля вдруг залился громким смехом, и еще громче, чем смеялся, спросил: «Ну как покатался?»

Ленька ничего не ответил, только сердито на него посмотрел, ухватился руками за сильно побитую задницу и с плачем побежал к нашему дому. Все, кто это видел, смеялись, показывали на него пальцем, а я понимал, что ему больно, и он не напрасно плачет и держится за свое пострадавшее место.

Ленька побежал наискось по булыжной мостовой домой, ни на кого больше не обращая внимания. За то, что он так ловко ухватился руками во время падения за буфер трамвая, его прозвали «мартыном», так эта кличка и прилипла к нему.

В 1947 году дядя Коля исчез, и никто этому не удивился. Конечно, он мог оказаться аргентинским или еще каким-нибудь шпионом. Тогда все было возможно.

Кстати, о магазине «Два слона». Во время оккупации этот магазин не работал. Окна и двери были закрыты дореволюционными гофрированными металлическими роллетами, сломать которые было сложно. После освобождения магазин открыли. Он не был разорен. Посреди торгового зала стояли изготовленные в натуральную величину два слона, которые разделяли помещение на две части. Они были как живые, и никому не приходило в голову, что их можно повредить. Даже нам.

В правой части продавались книги, расставленные на витражах, систематизированных по возрастному признаку. Лежали красиво разрисованные книжки-гармошки Маршака, Чуковского, Маяковского для самых маленьких. Стоили они очень дешево, по 20–30 копеек. За такие деньги было невозможно больше ничего купить.

Если сместиться влево, то можно было попасть в мир басен Крылова, еще левее располагались детские книги о революции, Ленине и Сталине.

Слоны отделяли книжный отдел магазина от той его части, где продавали игрушки. Откуда они брались в разоренном городе, объяснить невозможно, но на витринах лежали оловянные солдатики, пешие и конные, русской армии и красноармейцы. А еще левее были представлены различные куклы, матрешки, мишки.

В конце магазина располагался отдел елочных игрушек. Все три входные двери были открыты в течение рабочего дня, дети толпились возле игрушек, но мало кто имел возможность их купить. У нас таких мыслей даже не возникало, поэтому цен на игрушки того времени я не знаю.

Слоны эти выстояли революцию, гражданскую войну, оккупацию, голодовку 1947 года, но в 50-х какому-то начальнику пришла в голову идея поломать их.

Это наша власть всегда умела делать «для народа» быстро и хорошо. Когда слонов выбрасывали по частям на улицу, они наглядно показали всё свое буржуазное нутро, состоявшее из толстой спрессованной бумаги, папье-маше.

Жирный Тонька-Сороконожка