Записки одной курёхи

БОЖЕСТВЕННЫЙ БОРИСОВ

Жизнь родителей, однако, не сильно поменялась. Конечно, с их точки зрения. Я не училась, как и прежде, и пребывала в фантазиях. Теперь из-под двери моей комнаты завывал Борисов:

«Тумбурутум… – пел он из магнитофона. – Тумбурутум. Швиндалямба, швиндалямба, швиндалямба тумбурутум…»

Папа высунулся из-за двери.

– Кажется, я слышу тюркские корни… – задумчиво произнес он. – Но вообще такого языка нет! Это просто набор звуков.

– Есть! – радостно возопила я. – Это язык Борисова!

– Он хотя бы живой, – со вздохом отвечал мне папа и захлопнул дверь.

В отличие от Цоя Бо написал сотни песен, так что даже мы с Саней порой путали их.

– Поставь мне Борисова, – просила я Саню.

– Какую?

– Ну эту… Как ее… Там все встали и куда-то ушли.

– Что-о? Куда ушли? – спрашивала Саня.

– Что ты так на меня смотришь? Ты ее слушаешь постоянно!

– Да? Что-то я не знаю такую песню… Ты хоть напой мелодию!

– Ля-ля-ля. Ля-ля-ля! Поняла?

– А! – говорила Саня. – Сейчас поставлю!

К весне мы с ней тоже изобрели свой язык: объяснялись между собой цитатами из Борисова.

– Пока, я пошла стучаться в двери кустов…

– Я ранен этой стрелой, меня не излечат, – печально говорила подруга.

– Ну ладно, подожду, – отзывалась я. – Все придет к радости.

– Словно бы что-то не так, будто бы блеклы цвета…

– Ты нужна мне – день из волшебства! – уговаривала я Саню. – Ты нужна мне – май после дождя!..

Борисов написал много песен, так что мы не испытывали недостатка в изобразительных средствах.

Передавали друг другу легенды о Бо.

Например, Саня рассказывала мне, как брат ее подруги слышал от своей знакомой, как ее друг приходил брать интервью к нему.

В квартире его будто бы было не то девять комнат – не то семь. Бо с женой, пьяные и лохматые, слоняются по дому. Бо хочет есть, но жене лень готовить. У нее на ладони татуировка – глаз. Б. заходит на балкон. Балкон без крыши. Он встает под дождь, раскрыв зонт без материи – веер из железных спиц. Дождь течет по нему, но Борисов ничего не замечает: он смотрит на противоположную крышу и медитирует.

Звонок в дверь. Являются кришнаиты. Бо, жена и кришнаиты садятся в круг и, раскачиваясь, поют махамантру. Кришнаиты кормят Бо и его жену своими лепешками.

Выставив вперед диктофон, знакомый друга брата Саниной подруги спрашивает Борисова, как бы тот определил свои песни.

– Мои песни – поток сознания, который я опредмечиваю, а предметы обожествляю.

В легенде не обошлось без Левы Такеля – виолончелиста группы и ее совести. Христообразного Левы с библейскими глазами, длинной бородой и вечными увещеваниями. Вот и здесь он возникает, укоризненно качает головой.

– Задача наша состоит в том, чтобы следовать лучшему и улучшать худшее. Хорошим человеком не становятся случайно, – произносит он, собирает все спиртное в доме в свой рюкзак и хлопает дверью.

Вслед за этим Борисов встает и говорит:

– Все! Закон тяготения посылаю на фиг!

И ударяет по железной бочке, которая специально для этого дела стоит в доме. (В этом месте я заметила, что этот эпизод подозрительно напоминает один момент фильма Алексея Учителя «Рок».)

И запирается в комнате. Уходя, знакомый друга брата Саниной подруги видит, как Бо висит в позе лотоса на расстоянии пятнадцати сантиметров от земли.