Записки партизана. Стихи

Так мы имеем право спотыкаться И можем иногда, споткнувшись — как же быть,— Твое Величество об камень расшибить».

Смысл этой басни всякий знает...

Но должно — тс! — молчать: дурак — кто всё болтает.

1803

Река и Зеркало

За правду колкую, за истину святую,

За сих врагов царей, деспот Вельможу осудил: главу его седую Велел снести на эшафот.

Но сей успел добиться Пред грозного царя предстать —

Не с тем, чтоб плакать иль крушиться,— Но, если правды не боится,

То чтобы басню рассказать.

Царь жаждет слов его; философ не страшится И твердым гласом говорит:

«Ребёнок некогда сердился,

Увидев в зеркале свой безобразный вид:

Ну в зеркало стучать, и в сердце веселился,

Что может зеркало разбить.

Наутро же, гуляя в поле,

Свой гнусный вид в реке увидел он опять.

Как реку истребить? — Нельзя, и поневоле Он должен был и стыд и срам питать.

Монарх, стыдись! Ужели это сходство Прилично для тебя?..

Я — зеркало: разбей меня,

Река — твое потомство:

Ты в ней найдешь еще себя».

Монарха речь сия так сильно убедила,

Что он велел ему и жизнь и волю дать...

Постойте, виноват! — велел в Сибирь сослать,

А то бы эта быль на басню походила.

сон

— Кто столько мог тебя, мой друг, развеселить? От смеха ты почти не можешь говорить.

Какие радости твой разум восхищают,

Иль дёньгами тебя без векселя ссужают?

Иль талия тебе счастливая пришла И двойка трантель-ва на выдержку взяла?

Что сделалось с тобой, что ты не отвечаешь?

^:— Ах! дай мне отдохнуть, ты ничего не знаешь! Я, право, вне себя, я чуть с ума не сшел:

Я ноньче Петербург совсем другим нашел!

Я думал, что весь свет совсем переменился: Вообрази — с долгом Н[арышки]н расплатился: Не видно более педантов, дураков,

И даже поумнел 3 [агряжск] ой, С[вистун]ов!

В несчастных рифмачах старинной нет отваги,

И милый наш Марин не пачкает бумаги,

А, в службу углубясь, трудится головой:

Как, заводивши взвод, воврёмя крикнуть: стой! Но больше я чему с восторгом удивлялся: Ко[пь]ев, который так Ликургом притворялся, Для счастья нашего законы нам писал,

Вдруг, к счастью нашему, писать их перестал.

Во всем счастливая явилась перемена,

Исчезло воровство, грабительство, измена,

Не видно более ни жалоб, ни обид,

Ну, словом, город взял совсем противный вид. Природа красоту дала в удел уроду,

И сам Л[ава]ль престал коситься на природу, Б[агратио]на нос вершком короче стал,

И Д[иб]ич красотой людей перепугал,

Да я, который сам, с начала свово века,

Носил с натяжкою названье человека,

Гляжуся, радуюсь, себя не узнаю:

Откуда красота, откуда рост — смотрю;

Что слово — то bon mot ', что взор — то страсть вселяю, Дивлюся — как менять интриги успеваю!

Как вдруг, о гнев небес! вдруг рок меня сразил: Среди блаженных дней Андрюшка разбудил И всё, что видел я, чем столько веселился —

Всё видел я во сне, всего со сном лишился.

1803

¹ bon mot (франц.) — острое словцо. (Примеч. ред.)

Орлица, Турухтан и Тетерев

Орлица Царица Над стадом птиц была,

Любила истину, щедроты изливала,

Неправду, клевету с престола презирала.

За то премудрою из птиц она слыла,

За то ее любили,

Покой ее хранили.

Но наконец она Всемощною Рукой,

По правилам природы,

Прожив назначенные годы,

Взята была судьбой,

А попросту сказать — Орлица жизнь скончала; Тоску и горести на птичий род нагнала;

И все в отчаяньи горчайши слезы льют, Унылым тоном И со стоном Хвалы покойнице поют.

Что сердцу горестно, легко ли то забыть?

Слеза — души отрада И доброй памяти награда.

Но — как ни горестно — ее не возвратить... Пернаты рассуждают И так друг друга уверяют,

Что без царя нельзя никак на свете жить И что царю у них, конечно, должно быть!

И тотчас меж собой совет они собрали И стали толковать,

Кого в цари избрать?

И наконец избрали...

Великий боже!

Кого же?

Турухтана!

Хоть знали многие, что нрав его крутой, Что будет царь лихой,

Что сущего тирана Не надо избирать,

Но должно было потакать —

И тысячу похвал везде ему трубили: Иной разумным звал, другие находили, Что будет он отец отечества всего, Иные клали всю надежду на него, Иные до небес ту птицу возносили,

И злого петуха в корону нарядили.

А он —

Лишь шаг на трон,

То хищной тварью всей себя и окружил: Сычей, сорок, ворон в павлины нарядил,

И с сею сволочью он тем лишь забавлялся,

Что доброй дичью всей без милости ругался: Кого велит до смерти заклевать,

Кого в леса дальнейшие сослать,

Кого велит терзать сорокопуту —

И всякую минуту Неечастья каждый ждал,

Томился птичий род, стонал...

В ужасном страхе все, а делать что — не знают!

«Виновны сами мы,— пернаты рассуждают,—

И, знать, карает нас вселенные творец,

За наши каверзы, тираном сим вконец,

Или за то, что мы в цари избрали птицу — Кровопийцу!..»

И в горести они летят толпой к леску Размыкать там свою смертельную тоску.

Не гимны, Турухтан, тебе дичина свищет,

Возмездия делам твоим тиранским ищет,

Когда народ стенёт, всяк час беда, напасть,

Пернаты, знать, злодейств терпеть не станут боле!

Им нужен добрый царь,— ты ж гнусен на престоле! Коль необуздан ты — твоя несносна власть!

И птичий весь совет решился,

Чтоб жизни Турухтан и царствия лишился.