Читаем Записки патологоанатома полностью

Полянский на правах давнего и единственного друга (Данилов вообще считал, что настоящих друзей не может быть много) заслуживал того, чтобы быть полностью посвященным в хитросплетения отношений Владимира и Елены. К тому же Игорь время от времени давал неплохие советы, он умел абстрагироваться от эмоций и предпочтений, смотреть на ситуацию со стороны, и он никогда не путал причины и следствия. Данилову был нужен не столько советчик, сколько беспристрастный судья, способный дать ответ на вопрос: как правильно поступить.

– Знаешь, что я тебе скажу, Вовка… – заговорил Игорь, явно собираясь сказать нечто неприятное. – Тебе бы крышу вернуть на место. Такое впечатление, что она у тебя малость съехала…

«Сговорились они, что ли?» – раздраженно подумал Данилов, припоминая совет Елены о психоаналитике.

Он подавил раздражение и спокойно, с деланным равнодушием, поинтересовался:

– Откуда такое впечатление?

– От общения с тобой.

– А конкретнее?

– Давай сначала выпьем за нас, – предложил хитрец Полянский, наполняя рюмки, – за то, чтобы никакие слова не могли омрачить нашу дружбу, которой я искренне дорожу. Поверь, я искренне благодарен судьбе за то, что она свела нас.

Можно ли было после таких слов на что-то обижаться? Данилов улыбнулся, мысленно отметив коварство Полянского, и поднял свою рюмку. Мужчины звонко чокнулись, лихо опрокинули и, не сговариваясь, интеллигентно закусили оливкой. Можно было безбоязненно продолжать разговор, чем Полянский и воспользовался, и за какие-то четверть часа наговорил Данилову кучу гнусностей – справедливых и обоснованных.

– Так вот, – Игорь вздохнул, словно подчеркивая, как трудно ему критиковать друга. – Перво-наперво я хочу спросить – ты никогда не умел правильно общаться с женщинами или просто разучился?

– Будем считать, что не умел, – ответил Данилов.

– Поход в театр, как задумка для восстановления рассыпающихся отношений, был хорош, но что помешало тебе назавтра явиться домой с букетом, бутылкой вина и каким-нибудь веселым подарком? Так истратился на культурный досуг, что на букет уже не хватило бы? Сказал бы – я б тебе одолжил.

– Ты считаешь, что после того, как меня…

– Оскорбили? – подсказал Полянский. – Больно ранили? Или попросту обидели?

Данилов решил промолчать, не желая уводить разговор в сторону.

– И не надо было вообще лезть с обвинениями и претензиями, – продолжил Полянский. – С их помощью любовь не удержать. Ты прости меня за то, что я сейчас говорю банальности, но ничего другого я сказать тебе не могу. Ты забыл постулаты. Неужели нельзя было разок-другой сходить к психоаналитику, если уж тебя об этом попросили. Рассказал бы ему, что впервые по-настоящему влюбился в учительницу истории, а он бы тебе объяснил, что здесь и кроется причина твоей нелюбви к историческим романам…

– У нас был учитель истории, Илья Самсонович, старый и вредный.

– Ну это я так, к примеру. Сходил бы к психоаналитику, каждый день говорил бы Елене только хорошее, напирая на любовь и понимание… Это так легко!

– Может и легко, но невозможно, – Данилов не любил подчиняться. – И не по-мужски.

– А скандалить – это по-мужски! – удивился Полянский. – Знаешь, в чем твоя главная ошибка? Ты не понимаешь, что все у вас было хорошо до тех пор, пока вы играли в свою игру по общим правилам. Как только каждый начал играть по своим – все разладилось, верно?

– Верно, – признал Данилов.

– Так и начинайте снова играть по общим! Почему ты хочешь, чтобы Елена играла по твоим?

– Игорь, твоя схоластика заводит в такие логические дебри… – Данилов взял бутылку и разлил водку по рюмкам. – Давай выпьем, что ли, для прояснения.

– Давай, – согласился Полянский.

На этот раз закусили основательнее – традиционным новогодним салатом оливье.

– Надо напомнить Елене, что жизнь с тобой – это праздник. Радость, а не унылое выяснение отношений. И ничего, если какие-то шаги придется предпринять дважды или трижды, победа любит настойчивых.

– Иногда эта настойчивость превращается в слабость, – возразил Данилов. – Ты меня хорошо знаешь – я не люблю унижаться.

– Лишний раз сказать о любви любимой женщине – это унижение? Ну, Владимир Александрович, у вас и понятия…

– У меня, друг мой, принципы, через которые я не могу переступить, – возразил Данилов. – И, поверь, иногда сам об этом сожалею. Но поделать ничего не могу.

– Вот смотри – начали мы с тобой разговор вроде бы как нормально, но быстро зашли в тупик! – оживился Полянский. – Ты ушел в глухую оборону. Сказал, приличия ради, что сожалеешь, но тут же подчеркнул, что ничего не можешь сделать – принципы, мол, сильнее тебя. Все, дальше можно не продолжать. Неужели тебя устраивает подобное положение?

– Нет, но не все зависит от меня…

– Не все, но многое. Как минимум – пятьдесят процентов, если не все восемьдесят.

– Почему вдруг восемьдесят?

– Потому что, как мне кажется, Елена умнее тебя, – честно ответил Полянский. – И менее упряма.

– Спасибо, я передам ей твои слова, – съязвил Данилов. – Она непременно обрадуется.

– Буду счастлив, – в тон ему ответил Игорь. – Так что же у нас получается – ты хочешь, но не можешь, так ведь?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Армия жизни
Армия жизни

«Армия жизни» — сборник текстов журналиста и общественного деятеля Юрия Щекочихина. Основные темы книги — проблемы подростков в восьмидесятые годы, непонимание между старшим и младшим поколениями, переломные события последнего десятилетия Советского Союза и их влияние на молодежь. 20 лет назад эти тексты были разбором текущих проблем, однако сегодня мы читаем их как памятник эпохи, показывающий истоки социальной драмы, которая приняла катастрофический размах в девяностые и результаты которой мы наблюдаем по сей день.Кроме статей в книгу вошли три пьесы, написанные автором в 80-е годы и также посвященные проблемам молодежи — «Между небом и землей», «Продам старинную мебель», «Ловушка 46 рост 2». Первые две пьесы малоизвестны, почти не ставились на сценах и никогда не издавались. «Ловушка…» же долго с успехом шла в РАМТе, а в 1988 году по пьесе был снят ставший впоследствии культовым фильм «Меня зовут Арлекино».

Юрий Петрович Щекочихин

Современная русская и зарубежная проза