Записки пинчраннера

То, что он назвал себя отцом, понимайте в переносном смысле, — вмешался сидевший рядом со мной Добровольный арбитр; он говорил, неловко шлепая вспухшими губами. Ну что за человек — действительно прирожденный посредник.

Никакого переносного смысла в моих словах не содержится, — нелюбезно обрезал я его. — На нынешнем этапе нашей с Мори жизни мы не можем позволить себе употреблять слова, имеющие переносный смысл. Мы находимся на этапе после превращения! Это новое слово превращение понимайте как слово, пророчащее будущее человечества, оно вскоре покроет весь земной шар! Если вы люди, способные думать о революции, то обратите внимание на это слово… Известно ли вам, что человеку, совершившему покушение на Могущественного господина А., двадцать восемь лет?

Что за чушь он несет, — растерялся допрашивавший меня бюрократишка и, позволив юнцам, стоявшим за моей спиной, снова прокричать издевательское Ну! продолжал: — Сразу же после удачного покушения на Могущественного господина А. мы получили донесение об успехе операции.

В таком случае вам, наверно, должно быть также известно, что ему двадцать восемь лет? Это Мори. А я, восемнадцатилетний, отец Мори! Конструктивная беседа между нами возможна только после того, как вы осознаете факт превращения!

Конструктивная беседа — это ладно. Я спрашиваю о другом — кто ты?! Кто ты? Я могу спросить и иным способом, но, по-моему, тебя уже достаточно били ногами, а? Поступай ризонабли [24]. Кто ты?

Этот чертов бюрократишка не столько спрашивал меня, сколько подстрекал солдат у меня за спиной. Послушных солдат, насмешливо кричавших Ну! каждый раз, когда он замолкал.

Я вам уже сказал — отец Мори. А тот, кто вместе со студенткой — кажется, она из вашей группы — совершил покушение на Могущественного господина А., — мой сын Мори. Мне кажется, я с самого начала пытался поступать ризонабли.

Я туповат и поэтому хочу уточнить основные цифры. Вам восемнадцать лет, а вашему сыну двадцать восемь? Следовательно, вы родились, когда ему было десять лет, каким же образом вам удалось родиться? Из грыжи, которую вырезали сыну?

В этой мысли я неожиданно уловил нечто позволяющее мне счастливо использовать его непонимание. Поняв, что допрашивающий меня толстоватый, среднего роста бюрократишка не так зауряден и туп, каким пытался казаться, я ждал, пока утихомирятся его солдаты, неистово вопившие Ну!.

Раньше мне было тридцать восемь лет, и я был отцом восьмилетнего Мори. Если вы хотите уточнить основные цифры; исходите из этого. Потом произошло мое и Мори превращение, я помолодел на двадцать лет, а Мори на двадцать лет повзрослел. Простая арифметика.

Революционеры выступают против любой дискриминации, потому и только что употребленное вами слово я не стану использовать против вас. Вы сказали «эпилепсия»?[25] Это из-за нее у вас с головой не все в порядке? Мы, революционеры, не дискриминируем даже душевнобольных…

Ты спутал эти слова вполне сознательно, так что твои действия и есть дискриминация. У меня тоже достаточно опыта по этой части. То, что я объясняю, — предельно просто. Если есть желание меня понять! Мори пошел выполнять задуманное дело вместе со студенткой из вашей группы. Но дело это совершалось лишь во имя осуществления миссии, возложенной на него превращением, а вовсе не для того, чтобы показать разницу между вашей группой и враждебной вам группировкой. Мори не ваш боец!.. Вы, кажется, уже пытались разобраться, что представляет собой Могущественный господин А.? Вы даже устраиваете собрание в честь человека, совершившего на него покушение, но даже это ничего не изменило — ваши представления о Могущественном господине А. остались весьма туманными, верно? Кем является для вас Могущественный господин А.? Почему на него нужно было совершать покушение? Если такая необходимость существовала, почему вы не сделали этого до Мори?

Говоря это, я смотрел в глаза допрашивающего меня бюрокрагишки — не зря говорят, если хочешь силой духа удержать собаку от нападения, не отводи от нее глаза, ха-ха. Вокруг его толстого носика появились красные пятна, темные очки как бы зеркально отражали мой взгляд, на лице разлилось холодное безразличие. Безразличие к тем мукам, которые я вскоре должен был испытать. А тут стоявшие у него за спиной юнцы, обессилившие уже от смеха, теперь прониклись ко мне еще большей враждебностью, беззастенчиво источая ужасную вонь. В любую минуту они могли подскочить к своим металлическим трубам и устроить мне сотню внутренних кровоизлияний. И тут Добровольный арбитр ловко взялся за свое ремесло.