Записки Подмастерья или Перед прочтением сжечь!

Так как дед никогда не был коммунистом, - (будучи прекрасным производственником он всеми средствами откручивался от вступления в Партию), - и верил в Бога, рискую задать вопрос:

- Деда, а если б революция была сейчас, а не в 17 -м, ты б за кого воевал? За красных или за белых?

- Война - это страшно,- буркнул дед. - Лучше б вообще никаких войн не было....

- Ну, деда...

- За русских я б воевал, пострелёнок. За Государя Императора....

- Как за Государя? - удивляюсь я. - Ты же красный?

- Я - русский! - поправляет дед. - Знаешь, внучек, красные - белые.... Не в цвете дело.... Дело в том - кто ты сам.

- Как это?

-А вот так... Эх, как же ты меня напоминаешь....

Дед, я на маму похож....

- По - другому напоминаешь. Этот же вопрос мы задавали в 42-м человеку, которого считали врагом просто потому, что он был самим собой.

-В 42-м? Это в войну? А кто этот человек? Генерал? Маршал?

- Русский. Всё, пострелёнок, уймись...

... Но разве от мальчишки, который настроился слушать про войну, отвяжешься?

...Хочу сказать, что пользуясь правом автора, ( всё - таки превращаю слово изустное в слово печатное), я изменил имена действующих лиц его рассказа, а так же попросить прощения у возможных читателей за возможные неточности. Всё - таки, когда я услышал эту историю мне шел всего лишь 15 год...

...Вот что рассказал дед...

... Поздняя осень 1942 года.

Мы с товарищем пробираемся к своим из окружения...

...Вечером, когда уже начало смеркаться мы вышли к одинокому рубленому дому с тесовой крышей.

В окнах уже горел тусклый, мерцающий желтый свет. Внутри кто - то был.

Но кто?

Лежали долго в кустах, наблюдая за домом. Никто не выходил.

Я молча протянул финку Семену, сам же остался с трёхлинейкой. Потом пополз к дому, махнув рукой - мол, давай за мной.

Около забора остановились. Я метнул через него палку.

Семен вопросительно кивнул - зачем это?

Я подождал минуту, потом шепнул:

- Мало ли собака...

Собаки не оказалось.

Полезли тогда через дыру в заборе, подкрались к окошку и заглянули в него.

За столом сидел старик в круглых очках и чистил то ли картофелину, то ли луковицу около свечки. Больше, вроде бы, никого не было видно.

Мы непроизвольно сглотнули. И не сговариваясь, шмыгнули на крыльцо и осторожно постучали в дверь.

Прошла минута-другая...

Но вот зашаркали шаги, послышалось глуховатое покашливание и старческий дребезжащий голос осторожно спросил:

- Кого надо?

- Дед, открой, свои мы, русские!

За дверью помолчали, а потом дверь заскрипела и приоткрылась.

- Кто тут? - выглянул старик в белом исподнем, с накинутой на сутулые плечи телогрейкой.

- Ох ты Господи Иисусе Христе, - мелко перекрестился он, разглядев две грязные фигуры на своём пороге.

- Дедушка, свои мы! В хате есть кто?

- Нету немцев, сынки! Вот тебе крест! Тут редко они бывают. Заходьте, заходьте... Да скорее, тепло не выпускайте...

Мы ввалились в тепло дома и упали возле печки.

-Откуда ж вы, милые,- вздохнул старик, осторожно опускаясь на скобленую добела скамейку.

- Из - под N, дед! Дай поесть чего - нибудь, а?

Старик суетливо бросился к столу, откинул полотенце и отломил от ковриги два больших ломтя хлеба.

Мы вцепились в него, словно два голодных волка. И хлеб тут же застрял в сухой глотке, так, что невозможно было проглотить.

Я закашлялся, покраснел. А Семен, показывая рукой на горло, прохрипел:

-Дайте воды! Во-о-о-ды...

Хозяин покачал головой и подал нам по кружке молока.

Захлёбываясь, пили мы кислое теплое молоко...

- Живым - живое, - пробормотал старик. - Живым живое!

Но через минуту у обоих начались острые рези в животе, спазмы один за другим скручивали внутренности. Сначала Семён, потом я упали на пол, корчась в судорогах.

Старик всполошился, подскочил к печи, открыл рогачом заслонку, достал чугунок, кружкой зачерпнул воды и подал нам.