Записки полицейского (сборник)

Что касается меня, я был в отчаянии. Чего я мог ожидать от своего помощника, оставив его наблюдать в таком непотребно-пьяном состоянии за тремя столь отъявленными сорвиголовами, какими были наши попутчики? И потому я подошел к нему, в свою очередь, и, воспользовавшись удобным моментом, когда никого рядом не было, сказал:

– Барнес, побойся бога! Что ты натворил, в какое затруднение меня поставил, напившись в стельку!.. Что мне теперь делать?! Не могу же я одновременно быть в двух местах: сопровождать Бристоу в Кендал и не спускать глаз с этих трех мошенников!

Но Джоз Барнес, смекнув, что я говорю с ним, потому что мы оказались наедине, быстро поднял голову, оглянулся и, лихо выскочив из за стола, воскликнул:

– Ну что! Не говорил ли я вам, что всех проведу? Зря я не хвастал, что и вы попадетесь на этот обман! Стало быть, я вдвойне победитель!

Тут отворилась дверь, и Джоз с быстротой молнии вновь прикинулся бесчувственно-пьяным, проделав это с таким неподражаемым совершенством, которого я не видел и в театре. Успокоенный этим, я оставил Барнеса и опять устроился в почтовой карете. Кондуктор крикнул: «Трогай!» – и почтовая карета помчалась во всю прыть.

Оставшись с господином Бристоу в карете вдвоем, я счел ненужным продолжать маскарад и потому стал сбрасывать с себя лишнюю одежду, освободился от седого парика, скинул зеленые очки. И вот, спустя несколько минут благодаря небольшому узелку, который был у меня с собой, я предстал перед своим изумленным попутчиком в том же виде, в котором так фамильярно поприветствовал его в кофейне.

– Боже милостивый! – вскрикнул Бристоу. – Пожалуйста, объясните причину такого превращения! Нечего сказать, вы мастерски гримируетесь, позвольте мне сообщить это вам без тени лести.

– Боюсь, сударь, как бы это объяснение не было бы вам неприятно.

– Отчего же? – недоумевал он. – Что может быть общего между мной и вашим переодеванием?

Я объяснил ему то ужасное положение, в котором он оказался. Бристоу некоторое время сидел будто громом пораженный – больше от удивления, нежели от страха и ужаса. Он ничего не знал о том кошмарном происшествии, которое случилось в доме его дяди. Однако, как ни был он ошеломлен этим известием и ужасом своего положения, ни одно его слово, ни одно движение не обнаружили в нем виновного.

– Я не хочу вынуждать вас открыть мне все ваши тайны, господин Бристоу, – сказал я ему после продолжительного молчания, – но вы должны понять, что если в суде будут представлены лишь те сведения, которые я вам только что сообщил, то вы окажетесь в крайне опасном положении.

– Вы правы, – согласился он, – я и сам вижу, что попал – уму непостижимо как – в ужасную западню, но я не виновен и не сомневаюсь, что вы, сударь, сможете найти способ доказать мою непричастность.

Он снова впал в задумчивость, и мы ни слова не сказали друг другу вплоть до приближения к тюрьме Кендала, где по моему приказанию остановилась наемная карета. При виде этих мрачных крепких ворот, железных решеток на окнах и часового, прохаживавшегося перед воротами взад-вперед, господин Бристоу вздрогнул и изменился в лице, но тут же, сумев совладать с нахлынувшими эмоциями, спокойно проговорил:

– Я на вас нисколько не сетую, сударь: вы только исполняете свои обязанности, а я исполню свои, вверившись Провидению, которое беспристрастно и справедливо.

Мы вошли в тюрьму, где в приемной со всей возможной деликатностью осмотрели привезенного и его багаж. К крайнему моему удивлению и даже ужасу, должен сказать, что при осмотре вещей Роберта Бристоу мы нашли у него в кошельке испанский золотой, а в чемодане, за подкладкой, крест, усыпанный бриллиантами. Я знал из сведений, полученных полицией по этому делу, что похищенное золото было испанским, а крест, украшенный бриллиантами, находился в перечне вещей, исчезнувших из Файв Оука.

Подозреваемый утверждал, что совершенно не понимает, как эти два предмета оказались среди его вещей. На это возмущенное заявление тюремщик ответил иронической улыбкой. Я же стоял совершенно онемевший и словно громом пораженный, ведь на моих глазах рушилась возведенная мной стройная теория невиновности Бристоу, основанная на наблюдениях за молодым человеком, обнаруживших в нем столько простодушия и открытости в поведении и такую неколебимую твердость души. Тюремщик не удовольствовался улыбкой.

– Вероятно, – несколько насмешливым тоном сказал он, – эти вещи попали к вам во сне.

– Ах! – невольно воскликнул я, догадавшись вдруг. – Как это сразу не пришло мне в голову!

На другой день в зале суда собралось множество любопытных. Вот-вот должны были начаться предварительные слушания по делу несчастного Бристоу. Его положение и таинственные обстоятельства, при которых произошло это страшное двойное преступление, возбуждали живейший интерес во всех жителях города и его окрестностей.

На лице обвиняемого, сохранившем следы печальных раздумий, отражались глубокие страдания, а я надеялся увидеть в его твердом смелом взгляде искру той отваги и честности, которых ничто не в силах заглушить.