Записки полицейского

– Я нахожу это тем более необходимым, что первичный осмотр был сделан моим сослуживцем, а не мной лично. Об одном только нижайше прошу вас, сударь: позвольте мне взять вас под руку, чтобы вместе пройтись по конторским комнатам. Никто не должен даже предположить, что я нахожусь здесь с официальным, а не с частным визитом.

И так, взявшись под руки, мы вошли в контору банкирского дома. Женщина зрелых лет, видимо, служанка, отворила нам дверь; в кабинете за письменным столом сидел молодой человек лет двадцати пяти на вид. При нашем появлении он встал. Это был управляющий. Довольно правильные черты лица его выгодно подчеркивались очень красивыми, аккуратно подстриженными усами. Взгляд, устремленный на нас, и в особенности на меня, был исполнен такой подозрительности, что, не желая дать ему возможности запечатлеть в памяти черты своего лица, я повернулся к нему спиной, сказав господину Беллебону так, чтобы молодой человек не мог расслышать:

– Отошлите своего управляющего с каким нибудь поручением.

Господин Беллебон подошел к молодому человеку, будто что то припоминая.

– Ну как, господин Дюбарль, – обратился он к тому совершенно непринужденно, – заходили ли вы вчера, как я просил вас, к господину Фортеру?

– Точно ли вы уверены, что поручали мне это?

– Неужели я вам не говорил? Наверно, забыл. Так отправляйтесь немедленно, с него следует получить двести фунтов стерлингов.

Молодой человек поднялся, взял свою шляпу, еще раз бросил на меня беспокойный взгляд и вышел.

– Теперь что? – произнес господин Беллебон, вопросительно глядя на меня.

– Поскольку я не хочу, чтобы ваши служащие узнали, что я полицейский, – ответил я, – должен предупредить, что тщательный осмотр конторы и вашего дома необходимо провести без свидетелей.

– В таком случае, – предложил пострадавший, – я отправлю служанку с поручением куда нибудь подальше.

– Я как раз собирался просить вас об этом. Впрочем, осмотр будет непродолжительным и много времени не займет.

Служанка ушла, мы остались одни и сразу же спокойно направились в ту комнату, где помещалась касса. Я внимательно обшарил ящики, шкафы, всю мебель, тщательно откладывая в сторону всякие бумаги и даже обрывки их, на которых были записаны слова и цифры. Обыск был проведен кропотливо, подробно, до самых мелочей, но без всякой пользы, по крайней мере так казалось на первый взгляд. Я уже сказал, что не хотел посвящать господина Беллебона в ход расследования, считая его для этого слишком рассеянным и удрученным собственным несчастьем.

– Скажите, пожалуйста, уверены ли вы, – спросил я, – в точности тех сведений, которые сообщили главному суперинтенданту?

– Что вы имеете в виду? – отозвался господин Беллебон. – Я вас не понимаю.

– Вы с абсолютной уверенностью сказали ему, что у господина Лебретона нет ни жены, ни детей, ни сестры, ни возлюбленной ни в Лондоне, ни в его окрестностях.

– Я уверен по крайней мере, что ни одна женщина не приходила к нему ни в контору, ни в мой дом. Вопрос начальника полиции показался мне весьма существенным, и я подробно расспросил об этом и свою служанку, и управляющего.

В ту же минуту я услышал, как отворилась и захлопнулась дверь кабинета. Я приоткрыл дверь, которая вела в кассу, чтобы посмотреть, не возвратился ли управляющий. Это был действительно он. Менее чем за четверть часа он успел пройти более полумили. Я взглянул на него: заметно было, что он устал и запыхался, а между тем лицо его, вместо того чтобы покраснеть от длительной прогулки в быстром темпе, было совершенно бледным. Взор его пересекся с моим, и было очевидно, что он всячески пытался по лицу и манерам понять причину моего столь затянувшегося пребывания у господина Беллебона.

Цель моего посещения была достигнута. Я был убежден, что выяснил все, что только можно было узнать, и вышел, попросив перед расставанием господина Беллебона сообщить мне, в свою очередь, в котором часу возвратилась служанка. На другой день я узнал, что она отсутствовала час с четвертью, выполняя распоряжение хозяина, из чего я заключил, что визит мой не встревожил ее и не напугал так, как управляющего Дюбарля.

«Каково! Совершенно одинокий! Нет ни жены, ни сестры, ни возлюбленной, – подумал я, возвратившись к себе в гостиницу, в тот номер, который отвели мне для постоя. – Ни одной знакомой женского пола. Откуда же все эти бумаги, пропитанные пачули, которые я нашел в конторке господина Лебретона?»

Я принялся внимательно рассматривать все эти обрывки, старательно пристраивал один к другому – напрасный труд!.. Все они были от разных писем, и содержание их не позволяло сформулировать ни одной завершенной мысли. Единственные слова, которые мне удалось разобрать на этих клочках, были: «Вы… вы знаете… пропала моя бедная Фид…»

Всякий согласится, что из этих разрозненных кусочков фраз ничего нельзя было извлечь. Единственный вывод, в котором я совершенно не сомневался, состоял в том, что все письма, обрывки которых я так тщательно только что изучал, были написаны одним и тем же почерком и что все их писала одна женщина.