Записки полуэмигранта. В ад по рабочей визе

Когда патриотизм остался в моей душе только в воспоминаниях, я стал часто задумываться, почему при всей нашей убогости, зачуханности, нищете и оторванности от всего остального мира, мы постоянно ощущали некое чувство исключительности, избранности, особой печати? И почему мы никогда не признавались сами себе, какая горькая правда стоит за тем самым чувством, которое мы принимали и выдавали за патриотизм. Ведь этот патриотизм по сути своей являлся психологической защитой наших людей от серости и убогости нашей жизни, тем самым опиумом для народа, который пришел на замену искорененной вере в бога. Суть этого всеобщего самообмана состоит в том, что уж если нельзя гордиться своей собственной убогой жизнью в родной стране, то можно, по крайней мере, гордиться своей готовностью отдать эту сраную никчемную жизнь за родину, чтобы ее история пополнилась новыми великими свершениями, в фундаменте которых, как от века заведено, должны лежать кости миллионов сограждан по несчастью.

Можно еще сравнить наш патриотизм с чувствами человека, родившегося в тюремном бараке и проведшего всю жизнь в местах заключения, которые он испытывает к родной ему зоне, где прошла вся его жизнь. Но лично мне ритуальный патриотизм советских людей всегда напоминал патриотизм рабов-гладиаторов, лишенных всех благ, чести и свободы и приученных бодро кричать: "Morituri te salutant, Caesar!" по каждому удобному случаю, демонстрируя свою готовность перерезать на арене своих собственных собратьев, если этого потребует Родина.

Разумеется, чувство патриотизма должно постоянно подпитываться, и эта подпитка должна соответствовать устоявшейся традиции — быть суровой, мучительной и возможно, даже кровавой. Но в период позднего застоя власти стали профанировать и это столь необходимое действо. Коммунистические субботники, демонстрации и выборы уже давно были формальностью, не возбуждавшей никакого энтузиазма. Ни БАМ, ни КАМАЗ не стали Днепрогэсом былых времен, а стали почти что посмешищем. Народ стали сажать мало и не открыто. Диссидентов трусливо изгоняли из страны или по-тихому кололи аминазином в психушках. Академика Сахарова так и не обвинили в чем-нибудь толковом, чтобы его возненавидели за предательство все, кому не лень. Короче говоря, власти не только не сумели создать плацдарм для всенародного подвига, но и не смогли нарисовать убедительный образ врага.

А как же можно воспитать у людей патриотизм без всенародного суда над врагами Родины? Вот в Америке власти это хорошо поняли. Это ведь только сейчас маккартизм рьяно осуждают по всем американским телеканалам. А совсем в не столь далекие времена именно с его помощью успешно повышался американский обывательский патриотизм. Тот самый нелепый и убогий звездно- полосатый патриотизм, который кроет и клянет любой иммигрант первые пять лет пребывания в США, пока сам не получит американский паспорт. Следы этого патриотизма дают себя знать до сих пор. Я хорошо помню, как продавец из мебельного магазина в Техасе, продав мне кресло и набор столиков, погрузил их в рентованный мной по этому случаю пикап и ушел в магазин, а затем неожиданно снова вышел, подошел ко мне и хмуро, смущенно спросил у меня, не был ли я коммунистом, когда жил в России. Надо было видеть, как просиял этот парень, когда я сказал, что коммунистом никогда не был и сам от них пострадал. Он долго жал мне руку, хлопал по плечу и улыбался ярче техасского солнца, которое так накаляет ручку автомобильной дверцы, что открывая ее, можно получить ожог пальцев с пузырями.