Записки полуэмигранта. В ад по рабочей визе

Сотрудники на работе долго и горячо поздравляли меня с покупкой — здесь такие вещи очень замечают и ценят — и смотрели на моё приобретение чрезвычайно уважительно. Некоторую часть этого уважения, в конце концов, перенесли и на меня. Если раньше меня уважали исключительно за мою квалификацию, то теперь вектор уважения со стороны сотрудников несколько изменился: меня стали уважать не только как продвинутого специалиста, но и просто как солидного человека, безотносительно к профессии. И я тоже в результате стал чувствовать себя по-другому. Если раньше, во времена потёртого верного Доджа, я чувствовал себя среди американцев на сто процентов эмигрантом, то со вступлением в эпоху Шевроле Тахо, я неожиданно стал ощутимо легче изъясняться на американском языке, избавился от значительной части акцента, научился непринуждённо шутить по-английски и всем своим видом показывать, что у меня всё окэй. Возросшая уверенность в себе и чувство собственного достоинства меняют много в человеке. Теперь я уже не чувствую себя эмигрантом на сто процентов. Ну максимум, наполовину. То есть, уже не эмигрантом, а всего лишь полуэмигрантом. И это ощущение пришло ко мне не в результате недавного получения гринкарты, без которой конечно, никак нельзя, а именно от сияющих полированных боков и кожаного салона моего авточуда. Именно оно приобщило меня к этой стране, заставив окружающих глядеть на меня иначе чем раньше, после чего я сам тоже быстро поменял некоторую часть своих взглядов на мир. Сознавать всё это очень смешно, но если я захочу над этим посмеяться в кругу своих здешних приятелей, то смеяться я буду в единственном числе, а остальные будут с удивлением смотреть на странного русского. Смеяться никто не станет, но вероятно предложат мне продать эту машину и купить лучшую, если эта машина доставляет мне какое-то беспокойство, пусть даже чисто морального плана.

Разумеется, я всю жизнь считал и продолжаю считать, что самое ценное в человеке — это его духовный мир, знания, опыт, его неповторимость, уникальность, филигранные движения его ума и тела… Выражаясь языком Вероники Живолуб, те самые «бесценные фламенковые повороты запястий», которые ничего не стоят и которых не купить за все деньги на свете. Но… однажды покинув общество нищих мечтателей и книгочеев, завсегдатаев кухонных диспутов, возивших бесценные сокровища своих воспетых Окуджавой коммунальных душ на метро и троллейбусах, однажды оказавшись в обществе чванливого и ненасытного потребления, я понял, что привезённые мной интеллектуальные и духовные накопления здесь не конвертируются и не ценятся, то есть, не являются ликвидными. Во-первых, я не могу перевести самую интересную и значительную часть себя на английский язык. Но если бы даже и перевёл, всё равно никто бы не оценил здесь мой заграничный бисер, сколько усердно его не мечи. В этой стране ценятся в первую очередь те вещи, которые можно потрогать руками, и которые стоят кучу денег. Человека здесь оценивают в денежном выражении. Сперва всё моё существо яростно протестовало против подобного подхода к человеку, но как говорит пословица, «с кем поведёшься, от того и заберемеенешь». Тихо, незаметно, в моём сознании поселилась маленькая американская беременность в виде понимания необходимости выглядеть более респектабельно не на свой, привезённый из России манер, а по местному образцу, и в один прекрасный день родилась мысль о том, что необходимо расстаться со значительной частью сбережений и купить… Купил. Жаба не протестовала. Жаба от боли и скорби расставания со златом, над коим она чахла, едва не придушила себя, но меня и пальцем не тронула. Итак, первая беременность разрешилась новым пониманием роли вещей и особливо денег в новом обществе. Остаётся надеяться, что повторная беременность не перерастёт в раковую опухоль безудержного стремления к обогащению.

Таким образом, моя покупка не только принесла с собой уважение окружающих, не только поменяла мой жизненный стиль, но и в конечном итоге дала название моим мемуарам: «Записки полуэмигранта». Вот так порой вещи влияют на жизнь человека. Кроме того, покупка роскошного автомобиля несколько испугала меня, показав, что я могу легко переродиться в новом обществе, измениться непоправимо, как чеховский Ионыч, утратить всю внутреннюю роскошь, которую в здешнем обществе никто не ценит, и незаметно поменять её на роскошь внешнюю, полностью истеряв свои внутренние достоинства. И от испуга мне неожиданно пришла в голову мысль, что писание мемуаров — это неплохой повод взглянуть внутрь себя, разложить по полочкам свой внутренний инвентарь, привести его в порядок, подновить где надо. Таким образом, появляется несколько дополнительных шансов сохранить внутри себя то, что собиралось по крохам всю жизнь и стоило мне гораздо дороже, чем все американские автомобили вместе взятые.