Что же касается нашей страны, то в ней вместе с началом всеобщей апатии, охота на ведьм как-то тихо и незаметно выродилась в смущенную, прикрываемую извинительными жестами ловлю блох. Образ внешнего врага, вооруженного ядерными ракетами и еще более опасными джинсами, жвачкой и кока-колой, был еще до некоторой степени правдоподобен, но образ внутреннего врага стал выглядеть просто смехотворно, а авторитет "старшего брата" сильно поколебался. Для повышения патриотизма населения хороша была бы война, но проклятый Запад ощетинился ракетно-ядерным щитом, сделавшим невозможной нормальную человеческую войну за окончательный и нерушимый мир во всем мире. Хорошую, добротную войну, в которой можно было бы с удовольствием пожертвовать парой-тройкой миллионов человек. Самый надежный способ поднять патриотизм — это найти подходящего врага и завалить его трупами своих солдат, чтобы таким образом обеспечить надежный мир и нормальный уровень патриотизма оставшегося населения на целое поколение вперед. Но бездарное брежневское правительство не сумело выжать из мировой политической ситуации ничего большего, чем дурацкая войнушка в Афганистане, и эта игрушечная война с ее незначительными жертвами, да еще и не на своей территории, могла восприниматься только как ненужная и неуместная пародия на великие сражения прошлых лет, в которых ковался настоящий патриотизм. Вот поэтому патриотизм в нашей стране медленно, но неуклонно выветривался, как запах нафталина из старых дедовых валенок, некстати вынутых из сундука.
Бесповоротно и окончательно это горькое чувство гладиаторского патриотизма погибло после перестройки, после того как стало окончательно ясно, что верховную власть в стране прибрали к рукам людишки, умеющие пролезать без мыла в любые щели, говорить круглые слова, мутить воду и ловить в ней чужую рыбку. Как это ни парадоксально, вполне можно быть патриотом, когда родная страна посылает своих людей на смерть целыми толпами ради мифического "светлого завтра", но уже совершенно невозможно оставаться патриотом, когда ничтожные людишки с рыскающими плутоватыми глазами и с психологией карманных воров, прибитые мутной волной безвременья к высоким берегам верховной государственной власти, беззастенчиво обирают твое и без того не сытое «сегодня». Впрочем, какие времена, такие и герои. Герои такого рода появляются на сцену отнюдь не впервые. Кому лень читать Гумилева, пусть почитает Дюма. Великого властителя Ришелье сменил ничтожный стяжатель Мазарини. История всюду повторяется. На смену подъему рано или поздно приходит застой и упадок, империи рушатся.
Падение последней в мире империи ознаменовалось еще одним существеннейшим событием — падением "железного занавеса". Мы вдруг обнаружили, что людям за границей не так уж плохо жить, что от капитализма не умирают, а главное, поняли, что и мы сами тоже способны жить за границей, и что многим жизнь за границей пришлась по душе гораздо больше, чем жизнь на родине, на которой уже не стало никакой жизни. Бывшие советские люди открыли для себя пять шестых Земли с названьем кратким «заграница» и ринулись ее осваивать, и большинству из них чувство патриотизма уже не препятствовало покидать родину. Народ потянулся в эмиграцию, стал выезжать на заграничные курорты, а также ездить на заработки за рубеж.
Почти все мои знакомые перебывали за границей. Египтолог Лариса Кукшина побывала в Египте и вернулась в совершенном восторге. Юра Коркин, все еще занимавший должность заведующего лабораторией психологии труда в нашем загнившем на корню НИИ, но уже полностью ушедший в бизнес, не вылезал с Кипра. Лена Зайчневская на последние деньги съездила в Париж к каким-то знакомым, добытым чуть ли не по Интернету, и потом вся библиотека, в которой она работала, с восторгом слушала ее рассказ о посещении Лувра, рассматривала Ленкины парижские фотографии с диапозитивами и вкушала душистый камамбер с розовым французским вином из бутылок с неяркими этикетками и пробками, залитыми настоящим сургучом, с оттиснутыми на нем буквами. Китаист Сережа Дорменко уехал в Тибет в качестве переводчика и референта какой-то непонятной фирмы, и с тех пор от него не было ни слуху, ни духу — как в воду канул.