Две девушки стоят в огромном отделе бижутерии. На бескрайней стене перед ними на гвоздиках висят бусы, браслеты, заколки, колечки самых разных расцветок такой нечеловеческой яркости, которая описывается уже не обычным прилагательными вроде синий или красный, а тротиловым эквивалентом. По всему видно, что если они немедленно не остановят свой выбор на каком-нибудь браслете или бусах, то их просто разорвет, как двух хомячков, на куски. Наконец одна из них, даже не пытаясь оторвать взгляд от кулона, изготовленного из золотистой пластмассы самой высокой пробы, говорит:
— Оль, мы сегодня уйдем отсюда?
Молчание.
— Оль, а Оль… Мы сегодня уйдем отсюда или нет?!
Оля, маленькая и щуплая, точно чижик, не повернув головы, отвечает паре серег, усыпанных рубинами величиной в сто пятьсот карат каждый:
— Ир, ты чо, не видишь — я в коматозе.
Женщина лет сорока, перемазанная такими густыми синими тенями, что кажется, у нее на лице наступили сумерки, в сбившейся набок прическе то ли из щипаной нутрии, то ли из кролика, говорит бесцветным, точно пятновыводитель, голосом низкорослому мужчине с большой клетчатой сумкой:
— Вот давай ты сейчас этого не будешь здесь. Вот не будешь и все. Игорек наш тим-лидер. Хули тут непонятного-то?
— Девушка, будьте добры мне свининки попостнее, — попросил мужчина в замшевой куртке продавщицу мясного отдела.
— Само собой, попостнее, — отвечала та, — ведь сейчас пост.
И, протягивая руку за куском мяса, ни с того ни сего сказала своей соседке по прилавку:
— Я как дверь открыла, как взглянула на него — так у меня внутри все обосралось.
Та ничего не ответила, только собрала губы в куриную гузку и со значением покачала головой.
Теперь свах нет — да и кому они нужны? Теперь жених о невесте знает все, включая количество детей, мужей и брата-алкоголика в Туле. Да что брат, если даже и пломбы на невестиных зубах жених сам, своим языком ощупал неоднократно задолго до свадьбы. С закрытыми глазами он найдет ее точку «ж», а она его точку «м». Какая уж тут интрига при такой простоте нравов… Раньше все было куда как интереснее. К примеру, в средние наши века, в Москве кроме свах были еще и специальные смотрельщицы — доверенные лица с обеих брачующихся сторон. Приходили они, скажем, осматривать невесту. Не хромая ли она, не уродина ли, не шелудива ли. С невестой даже разговаривали (теперь в это трудно поверить!), чтобы убедиться — слышит ли она вопрос (не глуха ли), отвечает ли впопад (не дура ли), не картавит (не француженка ли). Короче говоря — к женитьбе подходили серьезно. Отсюда со всей очевидностью можно сделать вывод о том, что сейчас… Однако мы не сделаем. Что ушло — то ушло. Не вернуть. Но бесценный этот опыт мог бы пригодиться нам не только в матримониальных вопросах. Возьмем, к примеру, выборы. Ведь как оно получается — выбираем мы высокого, красавца, речистого, либерала и демократа, чуть ли не борца за права человека, а после выборов вдруг оказывается, что он и ростом мал, и двух слов толком связать не может, и не то что за права человека, а совсем наоборот — служил в известных органах. Хорошо еще, что не шелудив. Где были наши смотрельщики в
Поздно. Некому показывать. Да и нечего. Одно только и утешает, что и со свахами у наших предков случались такие загогулины… Родители невесты тоже не лыком были шиты — сватали одну дочь, умело драпируя ее занавеской во время смотрин, а замуж выдавали совершенно другую. Случалось, что и уродину, и хромую, и шелудивую. Тоже потом и крик поднимался, и развода требовали, и возмещения убытков. Да толку-то… Прав был один умный средневековый наш бытописатель: «Благоразумный читатель! Не удивляйся сему: истинная есть тому правда, что во всем свете нигде такова на девки обманства нет, яко в московском государстве».