Записки понаехавшего

Рядовые бойцы в белых рубашках с черными галстуками. Офицеры в дополнение к обычному форменному костюму-двойке должны иметь жилет и часы на цепочке. Всеволод Евгеньевич, — комбат остановился возле командира музыкального взвода, — ваши люди идут сразу за знаменосцем. Играете… — тут он задумался, снял очки и потер тыльной стороной ладони красные от усталости глаза, — баховский концерт для двух клавесинов и оркестра. Аллегро. Не перепутайте, ради бога, как в прошлый раз, когда заиграли ларго вместо аллегро. Не поддержи нас тогда минометным огнем соседи…

Уже перед отбоем, в личное время, собрались в батальонной библиотеке и гадали по «Апокалипсису» Розанова. Капитану Энгельгардту выпало «Да будет благословен еврей. Да будет благословен и русский». Молоденький аспирант по имени Петя с кафедры романо-германской филологии московского университета раздавал всем желающим крошечные книжечки с афоризмами Ларошфуко, Лабрюйера и Вовенарга, приговаривая при этом:

— Берите, господа, берите. У меня много этих сборников. В нашей университетской типографии их продают по себестоимости. А то не нужно ли вам писем Толстого к Рабле? — обратился он ко взводному с толстыми, точно свиные сардельки, усами. — Я у нашего прапорщика купил. У него прекрасные книги. И он честный очень. Я вам пришлю непременно.

Построились еще затемно. С рассветом загрохотали барабаны и батальон с развернутым знаменем, на котором серебряными буквами по синему бархату было вышито ахматовское «Сжала руки под темной вуалью…» двинулся вперед по Земляному Валу в направлении станции метро «Таганская».

— Красиво идут, — сказал официант трактира «Клондайк» кассиру, глядя, как в лучах утреннего солнца сверкают стекла очков и металлические колпачки авторучек в нагрудных карманах ротных.

— Интеллигенты… — задумчиво протянул кассир и цыкнул зубом.

* * *

У прилавка с курами, утками, индейками и их запчастями стоит семейная пара средних лет. Женщина сосредоточенно тычет пальцем в витрину, показывая продавцу курицу, которая на нее смотрит, а мужчина молча, поскольку его роль не предполагает слов, держит многочисленные сумки и пакеты с селедками, капустами и мандаринами. Вдруг мужчина внепланово открывает рот и произносит:

— Оль, смотри какие крылья индейки огромные. На таких и полететь можно.

Оля критически оглядывает мужа, его недетский живот, напоминающий запасной парашют, и с каменным лицом спрашивает:

— Купить тебе десяток для пробного полета?

* * *

Две старухи у входа на станцию метро «Преображенская площадь». Одна с банкой соленых огурцов в мутном рассоле и полиэтиленовым пакетом с квашеной капустой, а другая с сушеными грибами на суровых нитках. Та, что с грибами, трясет и размахивает своими гирляндами. При этом она еще и извивается всем телом так, что индийские танцовщицы отдыхают. Капустно-огуречная старуха неодобрительно косится на нее, косится и вдруг выпаливает:

— Женщина! Третий час уже здесь на меня наступаете! Хоть бы представились, что ли…

* * *

Видел в метро настоящего антисемита. Я много видел обычных, бытовых антисемитов, которые по пьянке кричат, что русскому человеку проходу нет от… Теперь и не поймешь, от кого нет проходу. Евреев теперь почти нет в этом проходе. Теперь там расчесывают других. Но это все по пьянке. Наутро-то все равно выяснится, что проходу нет от жены с тещей. Я видел идейного антисемита. Он не был небрит, краснорож и нетрезв. Не призывал с пеной у рта к спасению России. Сидел себе тихонько мужичок лет сорока пяти в очках, с жидковатой русой косичкой, аккуратным портфельчиком и читал книжку Сергея Нилуса «Близ есть, при дверех». Еще и отмечал светящимся маркером наиболее пронзительные места о том, к примеру, как «торжествующий крик еврейского Кагала и Синедриона пронесся от Сибири до самых западных окраин». О чем торжествующе кричал Кагал и Синедрион на всю Россию — я не разобрал. Антисемит закрыл книгу и вышел на станции «Площадь Ильича». Придет, небось, домой и ну пугать жену с детьми сионистским заговором. Особенно невинных младенцев с еще не ороговевшей христианской кровью. Еще и среди ночи жену в бок толкнет:

— Слышишь? Хрустят!

— Господи! Да угомонись ты! Чем хрустят-то?

— Вот ведь дура, прости Господи. Мацой же хрустят!

— Какой мацой?! В каком сне ты ее увидел, идиот?

Жена вдруг просыпается. Точно! Кто-то из детей хрустит мацой. Им ее в красивой коробочке подарили соседи. Соседям прислали родственники из Израиля. Много. Они на нее уже смотреть не могут. Она и взяла на всякий случай. Может, кто в гости придет. Красное сухое вино мацой неплохо закусывать. Почему бы и нет. А эти малолетние стервецы добрались… Это Ванька! Он самый шустрый по ящикам шнырять.

— Лева! — громко шепчет она мужу в волосатое ухо. — Лева, пойди на кухню и отбери у ребенка мацу! Он наестся на ночь и ему будет плохо. Дай ему там по одному месту. Руками не бей!

Лева нехотя встает, накидывает халат, шарит вокруг себя в поисках ремня, не находит, машинально берет какую-то толстую книгу и плетется на кухню.

* * *