Записки последнего сценариста

Люди перестройки отличались от своих предшественников -либералов и прогрессистов образца шестидесятых. Те, как ни странно, оказались сегодня в числе умеренных, то есть не больно двинулись вперед. Двинулись другие. Как ни обидно, заслуги тех, кто сеял разумное, доброе и вечное в глухое время, многим рискуя - печатал смелые статьи и книги с опасными намеками, аллюзиями, подписывал письма,- заслуги эти остались без внимания. Двинулись люди без заслуг, свободные от прошлого. Люди перестройки были честолюбивы или тщеславны, до сих пор не улавливаю разницы. И это я, можно сказать, наблюдал. Раза три или четыре мне по секретарской обязанности приходилось представлять на сцене Дома кино разные прогрессивные печатные издания типа "Аргументов и фактов", "Дружбы народов". Это были, как сейчас говорят, презентации, тогда еще не было в ходу этого слова, как и некоторых других "тусовка" только появлялась, "спонсор" я услышал впервые и т. д. Словарь русского языка обогащался. Итак, презентация: главные редакторы приводили с собой на сцену самых известных и модных авторов, это были все те же люди перестройки, само их присутствие вызывало повышенный интерес публики.

Я вдруг увидел, как человек подбирается, мобилизуется перед выходом на подиум, волнуется, как актер, уславливается с партнерами и с ведущим. Понятие "публичный политик" или, как еще говорят, "знаковая фигура" тогда еще тоже не было в ходу, но оно как раз точно отражает это сочетание общественного деятеля и телезвезды, человека, который создает или блюдет... опять новое слово: имидж.

Господа эти, что слегка смущало, общаясь со мной, смотрели сквозь меня, не выказывая ни малейшего интереса к тому, что не касалось их лично или их круга, где были их общие новости и знакомые; уверен, что назавтра никто из них меня бы и не узнал несмотря на сегодняшние контакты. Лишь один из них, услышав мою фамилию, выразил мне сердитый протест за то, что в моем сценарии "Процесс", фрагмент которого опубликован в "Огоньке", я использовал его фамилию, назвав ею одного из героев - подсудимого. Фамилия действительно редкая, но я полагал, что она принадлежит не только ему, он же увидел в этом злые козни врагов демократии и даже звонил по сему поводу на "Мосфильм". Я заверил его, что врагом демократии не являюсь, и пообещал в дальнейшем, в фильме, фамилию персонажа изменить.

Знаковые фигуры жили по своим законам, у них был свой круг общения, они встречались на балах... прошу прощения, перепутал век - на приемах, банкетах, юбилеях, где мелькали одни и те же лица - их! Это замечательно продолжилось уже и в наши дни: откройте газету "Коммерсантъ", там есть постоянная рубрика "Светская жизнь" - вы увидите лица сегодняшних знаменитостей, изо дня в день опять-таки одних и тех же. Это уже отчасти и культовые, как их назвали, а не просто знаковые фигуры, то есть рангом повыше. (Иной раз вздрагиваешь при описании яств, на что также охочи наши светские хроникеры, при том, что на соседней странице - о голоде в армии и невыплатах учителям. Но это, наверное, вечный неразрешимый вопрос.)

Я делал для себя невероятные открытия: честолюбие, оказывается, движет людьми в гораздо большей степени, чем можно предположить. Надо же! Этим свойством человеческой натуры, прежде у нас не таким явным, объясняются даже события истории, а в повседневной жизни - поступки, решения, нравственный, а то и политический выбор: почему, в самом деле, Х подался в ту сторону, а не в эту. Мы-то думали и гадали!..

Его место - на подиуме. Так он устроен, так захотел.

Спрашивается, зачем?

Что это за счастье такое, что за страсть - быть всегда на виду, на возвышении? Азарт спортсмена?

Добежать первым, обойдя второго и третьего?

Сделать свое имя известным среди тысяч неизвестных имен и лиц. Засветиться - вот оно опять новое словечко, новый глагол. Или так еще: раскрутиться. Телевизионный век, перевернувший всю жизнь рода человеческого, открыл перед честолюбцем еще и такую перспективу: сделать знаменитым не только имя свое, но и физиономию.

Клянусь, я этого никогда не мог понять. Честолюбие поэта, режиссера, тем более артиста еще объяснимо. Но поэт никому ничего не обещает кроме стихов. Он так и пишет: "Желаю славы я", добавив, правда, с какою именно целью: "чтоб именем моим твой слух был поражен всечасно, чтоб ты мною окружена была, чтоб громкою молвою всё, всё вокруг тебя звучало обо мне". Понятно.

Другой поэт, напротив, видит благо в том, чтобы "окунаться в неизвестность и прятать в ней свои шаги, как прячется в тумане местность, когда в ней не видать ни зги". Это стихотворение начинается словами: "Быть знаменитым некрасиво". А ведь и впрямь некрасиво. Как точно сказано!