Записки последнего сценариста

Недавно я написал об этом сценарий - "Кино про кино". Там как раз съемочная группа, экспедиция, какой-то бывший Дом творчества, где все они разместились,- нынче пансионат "Родник". Те, кто знает, вспомнят бывшее наше Болшево. А "Родник" - это, как выясняется, некие Роднянский и Николаев, нынешние владельцы дома. А к концу дом снова продан, и теперь это уже "Дубки" - Дубровский и Кириллов или как-то еще... А для героев фильма тут целая жизнь, сплетение судеб, дружбы, романы, страсти. Снимают они при этом какую-то муть - триллер, потом переделывают его в мелодраму. Так ли уж важно, что именно и с каким результатом...

Так вот, из жизни звезд.

Можно бы, впрочем, и про братьев режиссеров; тут у меня целая коллекция сюжетов - я, смею утверждать, постиг за годы близкого общения сокровенные тайны психологии этих замечательных людей, что позволяло иногда даже манипулировать ими, признаюсь в этом. Ну, например, подсунуть самый первый вариант сцены под видом четырнадцатого, зная, что капризный мэтр, уже позабыв, что и когда он забраковал, но видя твои труды, наконец-то вздохнет с облегчением: ну вот, теперь то, что надо! Или, в другом случае, выдавать свою придумку за его, аккуратно подводить его к этому. Здесь, словом, целая наука. Иногда за выпивкой я даже делился ею со своими жертвами, и те снисходительно улыбались.

Одни из моих мэтров отличались крайней неуверенностью и самоедством, другие - непрошибаемым упрямством, третьи - тем и другим одновременно. На любой случай существуют свои приемы. Упрямого лучше не тормошить, согласиться: "ладно уж, пусть будет так",- но с безразлично-обреченным видом: "что ж, если ты так хочешь, я не настаиваю, пожалуйста",- пока он сам не взвоет: "Нет уж, давай сделаем по-твоему! Говори! Как ты хотел?"

Подозреваю, что и у них для нас есть свой набор всяких хитрых приемов, о которых мы тоже не догадываемся.

Но я обещал - про кинозвезд.

И вот первое, что вспомнилось: Калягин с телефонной трубкой, в слезах. Нет, не в кадре, не перед камерой, а в жизни: у себя в кабинете на студии "Ленфильм", где он, режиссер, ставит "Прохиндиаду-2". Кончились деньги, они кончаются периодически, это уже середина 90-х - нищий кинематограф, нищий "Ленфильм". В перерывах между съемками Калягин садится на телефон и начинает искать очередного спонсора. Вхожу в кабинет и слышу:

- Умоляю вас, Анатолий Александрович, выручайте! На два месяца, в долг, под расписку! Вы моя последняя надежда! Понимаю, Анатолий Александрович, я все понимаю, но вы представьте положение: стоит декорация, и завтра ее начнут ломать, если мы не погасим долги... Вот мне подсказывают: уже начали, уже ломают!

Нетрудно догадаться, кто этот Анатолий Александрович, который должен нас выручить. Это Собчак, тогда еще мэр Санкт-Петербурга. Калягин описывает ему наше бедственное положение и так входит в роль, что на глазах появляются слезы, в горле ком. Вот оно, искусство переживания в чистом виде!

Тут не устоял бы ни один человек, а тем более такой покровитель искусств, каким был, а еще и хотел выглядеть петербургский мэр Анатолий Александрович. Деньги он дал. Правда, через два месяца, день в день, нам пришлось их вернуть - напомнили. Мы, честно говоря, рассчитывали, что забудут.

Вот этот плачущий Калягин с телефонной трубкой до сих пор у меня перед глазами.

В другой раз он добыл деньги, правда, более скромную сумму, уже по всем правилам прохиндиады. Я в который раз подивился тому, как проникают друг в друга актер и его виртуальный герой. В тот день перед съемками Александр Александрович заехал на автомобильный рынок на окраине Питера за какой-то деталью для своих "Жигулей". В одном из магазинчиков деталь нашлась, и хозяин-абхазец тут же завернул ее для дорогого гостя, наотрез отказавшись взять деньги. Я думаю, Александр Александрович ломаться не стал. К тому, что его узнают на улице девять человек из десяти, он привык, не удивлялся; удивлялся скорее, когда вдруг почему-то не узнавали; словом, нес покорно свою ношу. Абхазца он тут же спросил, не хочет ли тот поучаствовать как спонсор в создании хорошего фильма, короче говоря, отстегнуть какую-нибудь, пусть даже небольшую сумму на благое дело. Абхазец Слава (так его звали) сказал смущенно, что приличных денег у него, к сожалению, нет, вот есть при себе пять миллионов, если это вас устроит. "Устроит",- сказал, не моргнув, Калягин. Пять миллионов (так, кажется) были в тот год еще приличной суммой. В тот же день Калягин привез их на студию и вручил нашей директорше, как раз очень кстати.

В свою очередь Слава попросил об ответном одолжении: не согласится ли знаменитый артист отужинать с ним и его ленинградской женой в ресторане "Астория". Что делать - Калягин согласился.

Он и меня тащил с собой - я отказался по идейным мотивам: этот Слава, как рассказал мне Калягин с его слов, занимался своим бизнесом в Питере по поручению земляков - зарабатывал на покупку оружия для абхазо-грузинской войны. Магазинчик был куплен с этой целью, и он у них здесь не единственный. "Не сяду с ним за стол!" - заявил я Калягину.