Записки пожилого человека

А потом Романов не столько ругал нас, сколько жаловался на свою горькую судьбу, искал у нас сочувствия: мол, вам что, вы делаете свои фильмы, а меня вызывают наверх и грозят — еще один прокол и положете партбилет. Это был лейтмотив его длинной речи, которую он закончил неожиданным пассажем: «Как вы не понимаете, страна находится на таком большом подъеме. — И со вздохом добавил: — Так тяжело работать».

Тогда это и напечатаем

Когда вышел на экраны «Солярис» Андрея Тарковского, мы в «Вопросах литературы» решили посвятить фильму «круглый стол». Строго говоря, обсуждение фильмов не наше дело, хотя некоторые резоны для такого мероприятия все-таки у нас были — проблемы научной фантастики, экранизаций так или иначе входили в круг законных интересов журнала. Но главная причина, подтолкнувшая нас провести «круглый стол», находилась под спудом, вслух не провозглашалась. Главным было желание поддержать талантливого режиссера, явно не избалованного вниманием критики, а если быть совсем точным, долгое время находившегося под колпаком идеологических надсмотрщиков, попавшего после «Андрея Рублева» в «штрафники».

«Круглый стол» мы собрали, как нынче говорят, весьма представительный: писатели, критики, журналисты — Г. Бакланов, Я. Голованов, Н. Кладо, Ю. Смелков, В. Шитова, генеральный конструктор локаторов Г. Кунявский, космонавт К. Феоктистов. Говорили, как всегда это бывает, разное, спорили — некоторые участники не только между собой, но и с Тарковским, но ясно было, что речь идет о событии в нашем кино. В конце с короткой репликой выступил Тарковский, закончил ее он так: «Позвольте мне поблагодарить участников обсуждения, которое в конечном счете большее значение имело для меня, чем для вас». И это не было простой данью вежливости, поддержка была очень нужна в тот момент Тарковскому: по трудным ступеням бюрократического утверждения, со всякими осложнениями двигался сценарий «Белый, белый день», ставший затем фильмом «Зеркало».

Если я не ошибаюсь, кажется Вера Шитова заговорила на обсуждении о «Рублеве», очень высоко оценивая эту работу Тарковского. И хотя «Рублев» уже шел у нас, но был в положении полузапрещенного, замалчиваемого произведения, рецензий не печатали. Главный редактор потребовал это место о «Рублеве» снять. Я стал с ним спорить, говоря, что раз фильм идет, критик имеет право на свою оценку. Тем более, сказал я ему, что через несколько лет, я в этом не сомневаюсь, о «Рублеве» будут писать как о выдающемся достижении нашего кино. Прерывая меня, тоном, каким говорят с человеком, который не понимает элементарных, не нуждающихся в пояснениях вещей, главный сказал:

— Тогда мы это и напечатаем.

Вызваны на правеж

В конце рабочего дня раздался в редакции телефонный звонок. Звонил Верченко — оргсекретарь нашего литературного департамента. Он был тогда «в лавке» один, Марков и Озеров уехали в отпуск. Сообщил нам, что завтра состоится срочное заседание секретариата, на которое мы с ответственным секретарем Евгенией Кацевой должны явиться. В общем, вызывали нас на ковер.

Главного редактора Озерова, сказал Верченко, ждать нельзя, дело не терпит отлагательства. А дело, говорит, вот какое. Наш посол в Варшаве сообщил в Центральный комитет, что «польские друзья» очень недовольны опубликованным в «Вопросах литературы» обзором литературно-социологических исследований в Польше, положительной оценкой работ академика С. Жулкевского. Поскольку эта история заварилась на высоком партийно-государственном уровне, секретариат Союза писателей должен в ней немедленно разобраться, принять необходимые меры.

Верченко был вполне доброжелателен и давал нам понять, что все это кончится только обсуждением, без крови, но высоким инстанциям надо, как полагается, сообщить, что сигнал не оставлен без внимания, ошибки будут исправлены.

Когда мы утром в назначенное время приехали в Союз, выяснилось, что заседание секретариата откладывается на час, потому что на нем будут присутствовать инструкторы двух отделов ЦК — культуры и международного. И в голосе Верченко уже был слышен металл. А когда вдобавок появился заместитель заведующего отделом культуры, Верченко, открывая заседание, стал нас разоблачать: «Это не первая ошибка, совершенная в последнее время „Вопросами литературы“».

В чем дело, чем вызвано недовольство поляков, непонятно: работы Жулкевского в Польше высоко оценивались, в том числе, что для отношений внутри «социалистического лагеря» играло решающую роль, «партийной печатью». Спрашиваем, в чем наши ошибки, чем мы проштрафились? Никакой реакции, вопросы наши пропускают мимо ушей. Но продолжают нас свирепо критиковать, требуют, чтобы мы сделали из справедливой критики самые серьезные выводы. И мне приходит в голову, что они понятия не имеют, в чем дело. Да и совершенно не интересует их, была ошибка или не была. Приказано критиковать, и этим они усердно занимаются.

Мы так и никогда не узнали, что стояло за всей этой историей.