Записки прапорщика

Соболев ему ответил, что об отступлении никаких сведений он не имеет и считает всю эту панику напрасной.

— Штаб дивизии уже выехал, — доложил ему Блюм. — Думаю, что вас просто забыли известить.

— Пусть его связывается с кем хочет, — сказал Блюм и бросил трубку, — а нам надо выезжать. Вы знаете, что произошло?

— Ничего не знаю. Говорят, что прорвали фронт где-то около Манаюва и уже взят Олеюв. Я это слышал от полкового ординарца.

— Я тоже ничего не знаю. Штаб дивизии снялся. Музеуса самого нет. Он вызван в штаб корпуса, и вот без него такая катавасия. Попробую все-таки еще раз спросить Соболева. — И Блюм опять нажал кнопку телефона, но никто не отвечал. — Ну, значит или телефон перебили, или его снимают. Поедемте!

— А на чем?

Блюм ударил себя ладонью по лбу.

— А ведь ехать-то, действительно, не на чем! Отряд отправил, а мой денщик вчера уехал, кажется, с вашим Ларкиным в обоз за фуражем.

Он посмотрел на свои пожитки.

— Ну, чорт с ним, пускай и самовар тут остается!

Блюм захватил с собой только маленький саквояжик, и мы направились с ним догонять перевязочный пункт и настигли его уже в конце деревни, где она упиралась в небольшое болото. У моста через речку получилось загромождение, ибо каждая из повозок стремилась выбраться из деревни первой. Образовалась пробка и страшная сутолока.

Объехать мостки не представлялось возможным, ибо по сторонам было хотя и небольшое, но топкое болотце, через которое не только нельзя проехать на лошади, но и перейти пешеходу.

Тяжелая брань висела в воздухе.

— Чего там передние канителят? — кричали сзади. — Австрийцу, что ли, хотят сдаваться?.

А передние не могли пробраться с мостков, так как несколько повозок, въехавших одновременно на мостки, так крепко сцепились друг с другом, что никак не могли тронуться с места.

Мы с Блюмом протискались вперед. На самом мосту оказалась повозка с вещами Блюма, которой руководил его денщик Ерохин.

— Ерохин, чего ты тут путаешься? — в сердцах крикнул Блюм.

— Владимир Иванович, никак не отцеплюсь.

— Так к чорту колеса, руби их!

— А как же дальше-то ехать без колес-то?

— Починишь!

— А когда чинить?

— Ну, не болван ли ты, Ерохин? Сколько времени стоишь на мосту!

— Почитай, что целый час.

— За час можно и новые колеса сделать.

— Подите-ка, сделайте. А ежели еще ось сломают, куда дальше тронешься? Ну, ты! — крикнул Ерохин на лошадь, изрядно постегивая ее кнутом.

Лошадь дернула, но повозка осталась на месте.

— Эх, Ерохин, Ерохин, чудак ты! Вместо того чтобы ругаться, — обратился Блюм к сопровождавшим повозки нескольким обозным солдатам, — вы бы попросту подняли одну из повозок на руки и расцепились.

— А, ведь, правду доктор-то говорит!

Несколько человек обозников подошли к застрявшим повозкам, подняли одну из них вверх. Запряженные лошади почувствовали облегчение, тронулись вперед и повозки легко перешли на другой берег. Ожидавшие разгрузки моста с гиком погнали свои повозки вперед.

— Тише, тише! — закричал на них Блюм. — Опять, черти, застрянете. По очереди переезжайте!

Серьезный тон Блюма подействовал отрезвляюще. Прежде чем въехать на мост обозники слезли со своих повозок, бережно брали под уздцы свою лошадь и потихоньку переходили мосток Мы в течение минут двадцати стояли около моста, помогая производить переезд обозников без излишней паники и затора.

Когда переезд был закончен, мы отправились пешком вслед за повозками, делясь друг с другом впечатлениями относительно происходящего отступления и тупости наших русских обозных, которые в самые критические моменты умеют устроить такую пробку и так застопорить движение, что лучше не смог бы сделать наш самый заядлый враг.

По пути попалась небольшая деревушка, в садиках которой были сложены запасы артиллерийских снарядов.

— Интересно, что со снарядами будут делать? — обратился ко мне Блюм.

— Давайте спросим у артиллеристов.

И мы подошли к группе солдат, охранявших запасы.

— Вы знаете, — обратился к ним Блюм, — что армия отступает?

— Никак нет.

— Разве у вас нет телефона?

— Телефон-то есть, да он не работает.

— Отступают, — сказал Блюм. — Вам тоже надо уходить.

— А со снарядами как?

— У вас же должны быть какие-нибудь инструкции, что делать со снарядами, если отступают.

— Инструкции нет. Распоряжение было, что в случае отступления — взрывать.

— Так взрывайте.

— Взрывать-то легко, а вдруг отступления-то нет никакого? Как же без распоряжения?

— Чудаки вы! Разве не видите, что мы уходим?

Но мы не убедили солдат в том, что лучше двести тысяч снарядов взорвать, чем отдать неприятелю, и опять стали нагонять наш обоз.

Вечерело. Солнце было большое и красное. С севера наползали дождевые тучи.

— До каких же пор итти-то будем? — обратился я к Блюму. — Связи нет, так можно, не останавливаясь, до самого, что называется, Волочиска докатиться.

— До Волочиска не дойдем. Очевидно где-нибудь около Стыри застрянем.

Послышался звук мотора.

— Очевидно штабные на автомобиле удирают, — сказал я Блюму, обращая его внимание на шум мотора.

— Какие там штабные, — обратился он ко мне. — Штаб дивизии ушел раньше нас. Не аэроплан ли это?