Записки прижизненно реабилитированного

Матвей Иванович вернулся домой рано утром в воскресенье, В прихожей в нос хозяину ударили дух табака, кислый запах вина и мерзость блевотины. Загажены оказались унитаз и пол перед уборной. В столовой сохранились следы веселья. Посуда с остатками пищи была перевернута и раскидана по комнате, стены облиты красным вином, рюмки и фужеры из богемского стекла перебиты. Секретарь райкома партии добыл их по льготной цене год назад на чехословацкой выставке, состоявшейся в Парке культуры и отдыха имени А. М. Горького. С люстры свисала обглоданная курица. На серванте вместо семи слоников и других безделушек стояли пустые бутылки из-под коньяка и всяких вин. Выпили даже припрятанное «Ахашени» и хранившийся ради бутылки «Рижский бальзам». Там же помещалась новая калоша. Вторая калоша находилась на праздничном столе. Похоже, что из нее пили шампанское. Копия картины «Три богатыря», изготовленная в две трети натуральной величины по заказу райкома в МОСХе, висела на своем месте, но смотрелась иначе. Только к вечеру Матвей Иванович понял, что картина перевернута с ног на голову. В супружеской спальне Ушастого поперек кровати лежала полуголая растерзанная девица и похрапывала. На одной ноге девицы был надет чулок, а на другой ноге чулка не было.

Матвей Иванович убежал от открывшегося срама в кабинет. Там ничего не было тронуто. На письменном столе, как и раньше, стояли гипсовый бюст И.В. Сталина и художественный письменный прибор. Он представлял собой массивную мраморную плиту, на которой возлежал сфинкс. В голове и в ногах у мифического существа находились чернильницы. Крышками для них служили египетские пирамиды. Усыпальницы фараонов в основании превышали поперечное сечение буханки черного хлеба. И сфинкс, и пирамиды были отлиты из сплава цветных металлов. Такие вещи изготовляли в 20-х и 30-х годах в мастерских при ОГПУ — НКВД, Мрамор для них брали из надгробных плит и памятников на московских кладбищах, а металл добывали из церковных колоколов. Ушастый выменял египетское чудо у знакомого чекиста, отдав взамен малахитовый письменный прибор из своего служебного кабинета. Это был один из четырех новых приборов, поступивших в райком к 70-летию И.В. Сталина и украсивших столы руководящих работников. На приборе в малахите и бронзе были запечатлены вехи славного жизненного пути гения всех времен и народов. Первоначально он поднял на стачку пролетариев Баку, а в конце после многих великих деяний привел весь советский народ к победе в Великой Отечественной войне и указал ему на зримые черты коммунизма.

Гости оставили на столе третью пирамиду. Это была гигантская куча кала. Как Эверест над соседними пиками, она возвышалась над бюстом И.В. Сталина, сфинксом и металлическими пирамидами. Под колоссом покоилась рукопись доклада, который Матвей Иванович готовил для пленума райкома партии. Рядом в опасной близости лежал 2-й том сочинений И. В. Сталина.

Ушастый завыл от гнева и омерзения и бросился в комнату дочери. Она спала в измятой постели и казалась еще более растерзанной и пьяной, чем непотребная девица. Не помня себя от ярости, Матвей Иванович начал бить Ленину пряжкой ремня, оставшегося от флотской службы. Она кричала, закрывалась и изворачивалась, но так и не проснулась окончательно. Избив до полусмерти дочь, секретарь райкома вспомнил о разгроме в квартире и кинулся звонить в милицию, желая возместить ущерб и покарать хулиганов. Но до телефона он не дошел. Разум победил гнев. Происшедшее могло его скомпрометировать. Не обратился Матвей Иванович и в органы, хотя понимал, что в его кабинете произошло антисоветское действие. Следы преступления он собственноручно убрал еще до прихода жены, а рукопись доклада выбросил.

Семейная жизнь Ушастого после этого разрушилась. Дочь бросила институт, спала до обеда, а вечерами уходила. Возвращалась поздно, часто нетрезвая. Бывало, что не ночевала дома. С отцом она не разговаривала. Жена приняла сторону дочери и твердила мужу одно:

— Ты изверг, тиран и тупица!

Матвей Иванович утешался тем, что и к другим пришли неприятности. Сын «первого» со своим дружком залез в магазин в дачном поселке Николин Бугор. Дружок приходился сыном известному поэту, сочинявшему небылицы и басни для самых маленьких и других несмышленышей. Взяли коньяк, шпроты и другую закуску. Отцам пришлось откупаться. Слова тети Глаши «Трудно с девками!» проняли Ушастого.

Глафира давно отвлеклась от первоначальной темы. Она рассказывала о подругах-ткачихах, о сыне, которого родила и вырастила в общежитии, о новом платье, купленном к первомайскому празднику в 1930 году, и песнях того времени. Ее не перебивали. Аудитория напоминала солдата, который, расслабив ремни и вытянув ноги, сидит под деревом и отдыхает после изнурительного марша под тихий шелест листвы. Первым очнулся Крыса. Он повернул свои недобрые оловянные глаза в сторону трибуны, стоящей на сцене несколько ближе к залу, чем стол президиума. Тетя Глаша чувствовала взгляд секретаря, если даже он был направлен ей в спину. Старуха остановилась на полуслове и скатилась с трибуны.